|
нужно»141. В этой связи представляет интерес отчет члена губисполкома Стрельцовой, посетившей несколько сельских собраний, организованных сельскими Советами, на которых обсуждалось самообложение. На вопрос Стрельцовой «почему крестьяне его не принимают», крестьяне ответили, что «уполномоченные, присланные из города не разбираясь в местных проблемах, сразу же поставили вопрос ребром. А на возражения крестьян и жалобы на отсутствие денежных средств, сказали, что это «обязательное постановление». Мужики возмутились и разошлись, несмотря на то, что в деревне много нужды»142. При сборе обязательного самообложения, которое все-таки было возложено на сельские Советы, власти нередко обращались к методам «военного коммунизма». В каждый сельский Совет были направлены из города своеобразные «уполномоченные», которым усиленно «помогали» правоохранительные органы143. Уполномоченные в селах быстро «мобилизовали» против «кулачья» местных активистов из числа бедняков, комсомольцев, внештатных сельских корреспондентов. Эти лица действовали уговорами, а иногда и угрозами, заявляя: «кто станет противиться выполнению постановления отправим к белым медведям»144. Недовольство крестьян вызывала социальная политика, проводимая сельскими Советами под давлением вышестоящих властей, выражавшаяся в «уводе» бедняков от уплаты сборов по самообложению. В соответствии с нормами нового закона все бедняцкие хозяйства, освобожденные от единого сельскохозяйственного налога, не выплачивали и сборов по самообложению. В Ульяновской губернии, например, от самообложения было освобождено 33,7% хозяйств. Колхозы привлекались к самообложению только тогда, когда они сами были в этом заинтересованы. Все это еще больше осложняло 140См.: Крестьянские истории: Российская деревня в 1920-х гг. в письмах и документах. М., 2001 141ГАУО, ф. Р 345, оп. 1, д. 243, л. 329 142Там же, ф. Р 336, оп. 1, д. 363, л. 323 143Там же, ф. Р 345, оп. 1, д. 96, л. 140 144Там же, д. 119, л. 10 172 |
что менее половины граждан селения, имевших избирательные права, являлись на собрания. Поэтому закон предусмотрел понижение количества присутствующих на собрании до одной трети общего числа избирателей граждан. Использование собранных средств не по назначению преследовалось по закону, хотя это положение повсеместно нарушалось. Газета «Беднота» печатала письма своих читателей, которые сообщали о незаконных расходах на зарплаты уполномоченным, секретарям райсельсоветов и т.п.102 С 1928 г. государство стало расходовать собранные средства по собственному усмотрению, в том числе и на нужды промышленности. В том же году принцип добровольности был нарушен: самообложение разделили на обязательное и добровольное103. Обязательное самообложение также принималось на общем собрании граждан, на котором присутствовало не менее половины общего числа лиц, имевших избирательные права. Сельский совет предоставлял решение собрания о самообложении в волостной или районный исполком (вместе с раскладкой суммы предстоящего сбора по хозяйствам). После его утверждения волисполкомом или райисполкомом, оно становилось обязательным для всех и реализовывалось сельским советом. Крестьянство было недовольно таким нововведением: «в некоторых местах на суммы и методы сбора самообложения больше жалуются, нежели на уплату сельхозналога»104. Даже некоторые представители власти на местах, председатели и члены сельских советов губернии не поддержали обязательного самообложения. Они заявили на заседании губисполкома, что «самообложение пусть проводят те, кому оно нужно»105. В этой связи представляет интерес отчет члена губисполкома Стрельцовой, посетившей несколько сельских собраний, на которых обсуждалось самообложение. На вопрос Стрельцовой «почему крестьяне его не принимают», крестьяне ответили, что «уполномоченные, присланные из города не разбираясь в местных проблемах, сразу же поставили вопрос ребром. А на возражения крестьян и жалобы на отсутствие денежных средств сказали, что это обязательное постановление. Мужики возмутились и разошлись, несмотря на то, что в деревне много нужды»106. Другой уполномоченный некто Маслов, был хорошо знаком местным крестьянам. Уйдя в город на заработки, он быстро сделал карьеру, став секретарем партячейки на заводе, но затем был уличен в воровстве, снят с должности и в составе группы уполномоченных отправлен осуществлять сборы налоговых платежей в деревне. Селяне недоумевали: «Это все равно, что волка пустить в овчарню. Разве есть таким коммунистам вера?»107. Тем не менее, руководство Ульяновской губернии предлагало при сборе IЛ? самообложения стало широко привлекать рабочие бригады . На помощь «городским товарищам» приходили местные активисты, комсомольцы, селькоры. Уполномоченные и актив действовали уговорами, а иногда и угрозами, заявляя: «кто станет противиться выполнению постановления отправим к белым медведям»’09. В соответствии с нормами нового закона все бедняцкие хозяйства, освобожденные от единого сельскохозяйственного налога, не выплачивали и сборов по самообложению. В Ульяновской губернии, например, от самообложения было освобождено 33,7% хозяйств. Колхозы привлекались к самообложению только тогда, когда они сами были в этом заинтересованы" . Все это еще больше осложняло внутридеревенские отношения. Как сообщает Карсунская уездная исполнительная комиссия: «Почти на всех собраниях чувствовалось очень яркое нежелание середняков поддерживать бедняков и актив в вопросе самообложения. Середняк шел за зажиточной частью деревни. Надо отметить сильно выраженное антибедняцкое настроение среди середняков и кулаков». Порой на собраниях обсуждающих вопрос самообложения дело доходило до скандалов и драк.11 В 1928-1929 гг. вместе с ростом сельхозналога увеличивалась и сумма самообложения. По закону размеры самообложения не могли превышать 35% единого сельскохозяйственного налога. Но повсеместно это положение нарушалось. Так, в Ульяновской губернии всего лишь за год (1927/1928гг.) сумма самообложения увеличилась вдвое (с 644208 руб. до 1349401 руб.)"2. В |