|
государства, объясняет тот факт, что Александр I сам редактировал проекты конституции. 15 марта 1818 г. на открытии польского сейма Александр произнес речь, которую можно считать одним из конституционно-правовых проектов. Эта речь ясно показывала, что император разделяет конституционные идеи и, может быть, даже намерен распространить конституционные порядки на всю Россию. Неизвестно, было ли таковым действительное намерение императора, или он был вынужден прибегнуть к политической фразеологии. Необычные польские события, сначала дарование Конституции, затем речь на открытии Польского сейма, вызвали немало разговоров в обществе и вновь поставили проблему конституционных проектов в России. Одновременно с недоверием к серьезности намерений императора во множестве откликов звучал мотив оскорбленного русского достоинства. Так, А.П.Ермолов в апреле 1818 г. писал: «Я думаю, судьба не доведет нас до унижения иметь поляков за образец и все останется при одних обещаниях всеобъемлющей перемены... я очень верю, что при моей жизни не последует никакой перемены, то есть государь при жизни своей оной не пожелает» . Известный деятель времен Александра I, граф Ф.В.Растопчин в письме графу С.Р.Воронцову писал: «Из Петербурга пишут конфиденциально, что речь императора в Варшаве, предпочтение, оказанное им полякам, и дерзость тех, вскружили головы; молодые люди просят его о конституции. Все это кончится смещением дюжины главных болтунов, ибо умеют кричать, но не восставать и возмущаются только языком. Под конституцией разумеют освобождение крестьян, которое 78 1Сборник русского исторического общества. —Т.7. С.280-281. |
I привлек Каподистрию. Отрывок из мемуаров Каподистрии, посвященный эпизоду с речью на открытии сейма, был введен в научный оборот М. И. Богдановичем, который извлек его из архива Министерства иностранных дел. 14 За два дня до открытия сейма царь прочел черновик собственноручно написанной речи Каподистрии, при этом заявив: «Даю вам полную возможность расположить фразы согласно грамматике, расставить точки и запятые, но не допущу никаких других изменений». Однако Каподистрия все же существенно изменил содержание речи, и отредактированный вариант отдал императору. Однако Александр предпочел свой вариант варианту Каподистрии, что, в общем, совсем не удивительно, и сохранил сущность речи в неприкосновенности, заимствовав лишь отдельные выражения из проекта Каподистрии. Скорее всего, при составлении речи, Александр советовался и с Н. Н. Новосильцовым, который активно поддерживал царя в дальнейшем в его намерениях учредить конституционное правление в России, и с наследником престола великим князем Константином Павловичем. Сведения, известные о характере Константина Павловича, позволяют с большой долей уверенности предполагать, что наследник престола отрицательно относился к замыслам Александра I. 15 Император Александр I, который часто не отстаивал собственные позиции и достаточно легко менял взгляды и отходил от собственных идей в принципиальных вопросах, на этот раз проявил неожиданную твердость. 15 марта 1818 г. Александр произнес речь, которую собственно можно считать одним из конституционноправовых проектов. Речь, приведенная в Приложении № 3, ясно показывала, что император разделяет конституционные идеи и, может быть, даже намерен распространить конституционные порядки на всю Россию. Польские события, сначала дарование Конституции, затем, речь на открытии Польского сейма, вызвали немало разговоров в обществе и вновь поставили проблему конституционных проектов в России. Основным вопросом, которым задавались современники Александра I, был тот, насколько реалистичны были обещания императора. Одновременно с недоверием к серьезности намерений императора во множестве откликов звучал мотив оскорбленного русского достоинства. Так, А. П. Ермолов в апреле 1818 г. писал А. А. Закревскому: «Я думаю, судьба не доведет нас до унижения иметь поляков за образец и все останется при одних обещаниях всеобъемлющей перемены», «в руках правителя останется одна власть истребления, то есть силою оружия заставлять покорствовать народ своей воле, когда законы запрещают раболепствовать перед нею», «я очень верю, что при моей жизни не последует никакой перемены, то есть государь при жизни своей оной не пожелает». 16 Помещики-крепостники считали, что заявления Александра I должны быть истолкованы, прежде всего, как шаг навстречу освобождения крестьян. Интересно, что нюанс взаимозависимости данных положений был четко виден тем сословием, для которого эти вопросы были принципиально важными. Помещики понимали, что вопросы введения конституционного правления в России и изменений государственно-правовой системы напрямую связаны с вопросом об освобождении крестьян. А в составленном в мае 1819 г. «обозрении духа народного» прямо указывалось, что в народе говорили, будто в августе 1818 г. должен был последовать указ об освобождении крепостных крестьян. 17 Примечательно, что в своей варшавской речи Александр I ни слова не говорил о положении крепостных крестьян и о перспективах крестьянской реформы, но слух именно об изменении положения крестьян распространился по России. Об отношении императора к крестьянскому вопросу, а также о различных проектах реформ крестьянской реформы написано немало научной литературы, но данный вопрос не является темой нашего разбирательства. В данной работе важно то, что перемены в области государственного устройства неизбежно затрагивали другие существенные вопросы жизни Российской империи. Общественный деятель времен Александра I, один из авторов проекта конституции в начале XIX века, Ф. В. Растопчин в письме графу С. Р. Воронцову писал: «Из Петербурга пишут конфиденциально, что речь императора в Варшаве, предпочтение, оказанное им полякам, и дерзость тех, вскружили головы; молодые люди просят его о конституции. Все это кончится смещением дюжины главных болтунов, ибо умеют кричать, но не восставать и возмущаются только языком. Под конституцией разумеют освобождение крестьян, которое противоречит желаниям дворянства, но не захотят ограничить свою власть и подчинить себя господству правосудия и разума». 18 Растопчину, как, впрочем, и большинству современников, казалось невозможным, чтобы сам император решился добровольно ограничить свою власть. Данное письмо указывает на важную особенность общественного настроения, бытовавшего в начале XIX века. Общество не только не требовало от власти ограничения императорских полномочий и введения народного законодательного представительства (во всяком случае, до 1825 г. не было выдвинуто сословных требований такого рода, да и восстание декабристов, по общему согласию, отличалось отсутствием поддержки как народа, так и собственно, дворянского сословия). |