Проверяемый текст
Ведин Н. В. ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО: СТАНОВЛЕНИЕ НОВОЙ СИСТЕМЫ ПРИСВОЕНИЯ / Проблемы современной экономики, N 1 (1), 2002.
[стр. 144]

интеллекта".
Здесь же кроются причины непредсказуемых скачкообразных изменений стоимости нематериальных активов, что порождает существенный отрыв рыночной (биржевой) стоимости компаний, особенно высокотехнологичных, от их реального хозяйственного потенциала.

Постиндустриальные изменения в международной экономике все чаще характеризуются в отечественной и зарубежной литературе понятием "глобализация".
Оно интерпретируется главным образом через внешние проявления, включающие конвергенцию национальных потребительских стандартов, формирование технологического и образовательного паритета в группе развитых стран, глобальную деятельность ТНК, функционирование мировых информационных сетей, придающих прозрачность национальногосударственным границам и т.д.

Очевидно, что границы национальной экономики утрачивают свое значение, когда речь идет об экономическом движении информации, поскольку сама информация, как экономический ресурс, представляет собой объективированную форму общечеловеческого интеллекта.

Иначе говоря, глобальная» экономика в информационную эпоху это национальная экономика в эпоху промышленного капитализма.
Конечно, промышленный капитализм инициировал интернационализацию производства.
Но глобализация и интернационализация имеют принципиальное различие.
Если интернационализация производства сопровождалась повышением роли национальных государств, то глобализация означает падение роли национального государства как центрального субъекта международных экономических отношений.

Процессы, происходящие здесь, определяют изменения в национальной экономике.

В-третьих, с процессом виртуализации, по нашему мнению, тесно связаны процессы капитализации, направленные на образование фиктивного капитала и фетишизации капиталистических отношений.
По мере перехода от формы 144
[стр. 1]

Ведин Н.
В.
профессор кафедры экономической теории Казанского национального исследовательского технического университета КАИ им.
А.Н.Туполева, доктор экономических наук ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО: СТАНОВЛЕНИЕ НОВОЙ СИСТЕМЫ ПРИСВОЕНИЯ Основная задача экономической теории, если оставить в стороне небесспорный тезис о ее классовых пристрастиях, заключается в максимально объективном отражении социально-экономической действительности и прежде всего в выявлении доминирующих тенденций ее развития.
Это особенно важно в условиях, когда мир вступил в полосу глубоких качественных перемен, вызванных информационно-технологической революцией Анализ этих изменений составляет основное содержание концепций постиндустриального общества.
Заложенный в них прогностический потенциал имеет огромное практическое значение, прежде всего, для выработки научно-обоснованной, долгосрочной стратегии реформирования общества.
Практически все разработки проблем постиндустриального общества осуществляются в русле стадийного подхода к анализу общеисторического процесса.
Этот подход сформировался отчасти как либеральная альтернатива марксистскому формационному подходу (несмотря на значительное сходство с марксистской концепцией общественного развития по целому ряду позиций) (1, 30-34), отчасти как удобный методологический инструмент изучения новых явлений, связанных с информационно-технологической революцией.
Понятие постиндустриального общества, содержащее в себе отрицание предшествующей индустриальной стадии, само по себе не связывает исследователя необходимостью логически упорядоченного системного анализа, как это имеет место при формационном подходе.
Оно ориентирует на выявление того, что принципиально отличает постиндустриальную стадию от предшествующей.
И в этом отношении указанное понятие оказалось весьма емким и многоплановым и способствует объединению различных отраслей знаний.
Как исходный пункт анализа, такой подход не только оправдан, но и необходим.
Он позволяет накопить и в первом приближении обобщить знания о происходящих качественных изменениях в развитии общества.
Издержки стадийного подхода обнаруживаются на этапе позитивного исследования, когда решается задача теоретической реконструкции сложного социально-экономического организма.
Особенность теории постиндустриального общества заключается в ее ярко выраженном междисциплинарном характере.
Хотя первоначально она сложилась как социологическая концепция, впоследствии она была значительно расширена за счет экономической и политологической проблематики.
Но при всех достоинствах подобного синтеза, позволившего создать достаточно полную и яркую картину преобразований, он так и не смог выйти за пределы экзотерического исследования.
Поэтому при ближайшем рассмотрении социально-экономические новации, описываемые исследователями, оказываются чем-то вроде надстройки над базисом традиционных отношений.
Подключение экономистов-теоретиков также не изменило принципиально ситуацию.
Применительно к исследованию постиндустриальной экономики функциональный микроили макроэкономический анализ не способен дать какие-либо нетривиальные результаты, т.к.
поверхностные рыночные формы в большинстве своем еще не подверглись глубоким изменениям даже в странах, которые принято считать постиндустриальными.
Если же таковые (изменения) и имеют место, то они явно или неявно игнорируются теорией как "непарадигмальные" или просто несущественные отклонения.
Известный американский экономист У.
Баумоль, оценивая вклад либеральной экономической науки в экономическую теорию, отмечает, что "наибольший научный прогресс можно обнаружить не в теоретических новациях, а в развитии эмпирических исследований и применении теоретических концепций к решению конкретных практических проблем" (2, 80).
Этот прагматизм экономической науки объясняется, конечно, не дефицитом творческих возможностей ученых в сфере эзотерических исследований, а ее местом и ролью (характером востребованности) в институциональной структуре западного общества.
Но так или иначе, ориентация на функциональный анализ поверхностных экономических форм составляет отличительную черту традиционной экономической теории.
Наиболее адекватным методологическим инструментом, позволяющим теоретически воспроизвести внутренний механизм функционирования и развития экономической системы, обладает, на наш взгляд, структурно-генетический подход, который был реализован К.
Марксом в исследовании капитализма.
Попытка применения этого подхода к анализу системы присвоения, формирующейся на постиндустриальной стадии развития представлена в данной статье.
Сложность и многогранность отношений собственности в современной экономике такова, что их раскрытие требует хотя бы краткого экскурса в методологическую проблематику исследования собственности.
В традициях отечественной экономической науки анализ отношений собственности в единстве их правовых и экономических аспектов.
Крайние позиции, квалифицирующие собственность либо как однозначно волевое отношение, закрепленное в системе права, либо как сугубо экономическую категорию, "растворяющуюся" во всей системе экономических отношений, не стали доминирующими.
В связи с реформированием российской экономики и, прежде всего, процессами приватизации в экономической литературе наметилось некоторое оживление в обсуждении проблем собственности.
При этом отчетливо определились два направления.
Первое можно обозначить как либерально-прагматичное.
Его представители заняты, главным образом, подведением научно-теоретической базы под приватизацию "по-российски".
Основной теоретический и методологический инструментарий этого направления теория прав собственности Р.
Коуза и ее новейшие интерпретации в отечественной и зарубежной литературе.
Второе направление связано с реализацией классической традиции анализа социально-экономического содержания собственности через призму деятельности человека.
Категория присвоения выражает социально-экономическую структуру этой деятельности по производству и распределению специфического общественного богатства и раскрывается через систему отношений между основными агентами общественного производства.
При этом центральное значение здесь имеет социально-экономическая определенность, статус самих агентов.
Не оспаривая теоретической и практической значимости первого направления в исследовании определенных аспектов системы собственности, мы полагаем, что именно подход к собственности, как социально-экономической категории, позволяет раскрыть имманентную постиндустриальной экономике систему присвоения.
Характерно, что одним из первых признаков новой постиндустриальной -общественной системы, на который обратили внимание его исследователи, была смена доминирующих факторов производства и объектов собственности.
На место "видимых", осязаемых вещей, таких, как земля, капитал, приходит информация в виде кодифицированного теоретического знания, новых технологий и т.д.
Именно эти факторы все более отчетливо начинают играть роль ключевых экономических ресурсов, а следовательно объектов собственности.
Естественно, что это потребовало определения социально-экономического статуса новых субъектов собственности.
Поэтому вопрос об изменении социально-классовой структуры общества с самого начала находился в центре исследований постиндустриализма.
Большинство исследователей (Д.
Белл, Ф.
Махлуп, Дж.
Нэсбитт, П.
Дракер и др.) главным в постиндустриальных социальных новациях полагают появление "четвертичного" информационного сектора экономики и позиционирование занятой в этом секторе новой социальной группы в современном обществе.
Эту социальную группу называют по-разному, элитой статуса, интеллектуальной элитой, классом носителей знания, технократическим классом и т.д.
Этой социальной группе, занятой в сфере информационного производства, приписываются т.н.
постэкономические, или постматериалистические ценности, связанные с мотивом самореализации личности, ценности, которыми не обладают другие категории занятых.
Некоторые исследователи идут дальше и включают в новую социальную группу только людей, способных к творчеству.
При этом отмечается растущая обособленность этой новой элиты от других лиц наемного труда (1, 184).
Как нам представляется, эти теории отражают реальные процессы, происходящие в постиндустриальном обществе, но интерпретируют их не вполне адекватно.
Исследователи стремятся вывести "постматериалистов" за пределы традиционной (индустриальной) классовой структуры и представить их каким-то новым классом или стратом на том основании, что содержание их труда качественно отличается от традиционной промышленной рутины.
Но, во-первых, содержание труда само по себе еще не определяет социально-экономического положения производителя.
Во-вторых, любой способ производительного приложения труда является в то же время и приложением информации, и не существует какой-либо строго определенной меры, которая позволила бы точно определить степень "интеллектуальности" или "информационности" тех или иных видов труда.
В-третьих, применение термина "постэкономический" в смысле альтернативы материальной (экономической) мотивации по сути подразумевает, что исследователи воспроизводят далеко не новый и небесспорный тезис о том, что только товарно-стоимостные формы имеют статус экономического отношения.
И, наконец, нельзя не учитывать того обстоятельства, что подавляющая часть этой "новой элиты" принадлежит к категории лиц наемного труда независимо от того, "ощущают" они эксплуатацию или нет.
Учитывая, что конституирующие данную экономическую систему отношения собственности выражаются, прежде всего, в специфическом способе соединения основных факторов производства, именно этот момент имеет ключевое значение.
Поскольку представители "новой элиты" так или иначе включены в отношения трудового найма, они ничем принципиально не отличаются от обычных наемных работников, реализующих на рынке труда свою индивидуальную рабочую силу.
Следовательно, система собственности, основанная на отчуждении производителя от средств производства и предполагающая куплю-продажу рабочей силы остается неизменной.
Однако тот очевидный факт, что по многим качественным параметрам (уровень жизни, характер потребностей, степень влияния на принимаемые на разных социальных уровнях решения, возможности социального самоопределения и мобильности и т.д.) работники информационного сектора разительно отличаются от традиционного пролетариата, позволяет предположить сосуществование в одном и том же экономическом процессе двух способов соединения факторов производства, взаимосвязанных и в то же время качественно отличных друг от друга.
Также можно предположить, что это различие обусловлено появлением какого-то нового фактора производства, оказывающего решающее влияние на всю экономическую структуру общества.
Позиция наемного работника, обладающего профессиональными навыками в какой-либо отрасли труда, т.е.
выступающего в качестве носителя и продавца функциональной рабочей силы (способности к выполнению определенной функции в системе профессионального разделения труда), определяется прежде всего его экономической зависимостью от работодателей и конъюнктуры на рынке труда.
В то же время доминирующим фактором формирования рынка труда в современных условиях является все более настоятельная потребность экономики в качественно новом работнике.
Его ценность заключается не только и не столько в наличии узкопрофессиональных знаний и навыков (что тождественно его функциональной рабочей силе), сколько в универсализме его знаний, т.е.
в его умении применять принципиально иную производительную силу, которая представлена в информационных ресурсах общества и новых информационных технологиях.
Между тем, применить эту производительную силу в своей деятельности, в отличие от обычного орудия труда, можно только как свою собственную силу, т.е.
присвоив ее.
Следовательно, в одном и том же отношении индивид выступает как наемный работник, продавец своей индивидуальной рабочей силы и в то же время как субъект присвоения качественно новой производительной силы.
Это новое качество работника не совпадает с понятием индивидуальной (функциональной) рабочей силы.
В известном смысле они являются противоположностями, т.к.
умение работать с информационными ресурсами требует универсализма, мобилизации всего личностного, творческого потенциала человека.
Действительная проблема собственности, занятости и доходов в постиндустриальной экономике заключается в том, что условием реализации индивида как наемного работника, отчуждающего собственную рабочую силу, во все большей степени выступает его же реализация как субъекта присвоения информационного богатства общества.
Присуще ли указанное противоречие только "интеллектуальной элите"? Факты свидетельствуют о том, что двойственность социально-экономического статуса удел всех категорий работников.
Различия заключаются лишь в остроте и формах проявления данного противоречия.
Так, широко известный в развитых странах феномен функциональной неграмотности связан с неумением человека, имеющего навыки в той или иной отрасли, работать с информационными ресурсами вообще, что негативно сказывается на его социальном и экономическом положении в обществе.
Двойственность экономического статуса работника изменяет также природу и уровень факторного дохода, движение которого определяется теперь не только и не столько стоимостью индивидуальной рабочей силы, сколько мерой специфической общественной власти, которая возникает из обладания уникальными знаниями, а значит из способности приводить в движение творческий потенциал общества.
Нельзя сказать, что современная экономическая наука не заметила этих изменений.
Авторы одного из учебников, посвященных экономике труда, считают устаревшей марксову теорию заработной платы, т.к.
"на сегодняшний день в странах с развитой рыночной экономикой ставка заработной платы, как правило, превышает воспроизводственный минимум и формируется в основном в зависимости от сложившегося уровня потребления данной социальной группы, достигнутого уровня оплаты труда данного качества в отрасли, в стране" (3, 86).
Как видно, аргументация строится на факте превышения заработной платой т.н.
"производственного минимума", т.е.
стоимости воспроизводства рабочей силы.
Между тем, уровень доходов является производным, хотя и достаточно важным элементом новой системы собственности.
Новая властная позиция работника принципиально отличается от его экономической зависимости при обычном найме.
И поэтому существование указанного противоречия порождает межгрупповые различия в среде наемного труда не только в доходах, но и в образе жизни, культурных ценностях и т.д., что не может не сказаться в обозримом будущем на состоянии социальных отношений в развитых странах.
По мнению некоторых западных экономистов, тенденция к обособленности "интеллектуальной элиты" и углубляющееся социальное неравенство среди лиц наемного труда угрожает перерасти в новый социальный антагонизм.
Сказанное не означает, что "элита", которая функционально также включена в систему профессионального разделения труда, не испытывает на себе влияния рынка труда.
Это влияние безусловно существует, но оно в значительной степени нейтрализуется бурным ростом "четвертичного" сектора экономики, а также значительно более широкими возможностями самонайма для носителей "интеллектуального капитала".
Явление двойственности социально-экономического статуса работника есть не что иное, как выражение дуализма формы экономической связи, который всегда сопровождал и, видимо, будет сопровождать общество в его развитии на обозримую перспективу.
Особенность постиндустриальной стадии заключается в том, что на смену доминирования товарно-стоимостной связи приходит эпоха преобладания коллективной (информационной) связи, из которой и вырастают основные качественные характеристики информационной цивилизации.
Разработка данной проблемы составляет предмет специального исследования, выходящего за рамки данной статьи.
Приведем лишь достаточно точное и емкое высказывание Т.
Стоуньера, которое, на наш взгляд, отражает одно из наиболее существенных различий этих экономических форм: "В то время как сделки по поводу материальных вещей ведут к конкуренции, информационный обмен ведет к сотрудничеству" (4, 396).
При этом термин "сотрудничество", подобно конкуренции, имеет вполне определенное экономическое содержание.
В отношениях сотрудничества обмен характеризуется не взаимным отчуждением результатов труда, но взаимным обогащением В самом общем виде, отношения сотрудничества представляют собой фундаментальную характеристику постиндустриальной экономики и, прежде всего, присущей ей системы собственности.
Какой-либо доминирующей трактовки новых отношений собственности не сложилось.
Но основная идея заключается в постепенном замещении частной собственности личной собственностью, объектом которой могут выступать знания человека, материальные средства производства и даже сам процесс производства, изобретения и открытия (5, 66-67).
Популярной остается идея прогрессирующей диссимиляции собственности и широкого распределения прав собственности среди растущего числа акционеров.
Оценивая перечисленные и другие аналогичные позиции, необходимо отметить следующее обстоятельство.
Как показывает многолетний опыт стран с постиндустриальной экономикой, впервые в истории человечества переход к новому общественному устройству не сопровождается сколько-нибудь значительным переделом собственности.
Никакая диссимиляция собственности не смогла устранить крупных институциональных и частных инвесторов, владеющих контрольными пакетами акций.
Управление по своей значимости приблизилось к собственности, но не заменило ее.
Что же касается собственности производителя на применяемые им средства производства или на его знания и изобретения, то термин "личная" не добавляет ничего принципиально нового к имеющей тысячелетнюю историю мелкой частной собственности, хотя ренессанс малого бизнеса и индивидуального производства, конечно, следует рассматривать в контексте постиндустриальных изменений.
Можно предположить, что в постиндустриальном обществе складывается качественно новая система присвоения, сосуществующая и взаимодействующая с традиционными формами собственности.
При этом отношения собственности изменяются по двум основным направлениям: 1) трансформация традиционных форм собственности в результате появления новых объектов и способов присвоения (здесь следует выделить прежде всего растущее значение интеллектуальной собственности, а также углубляющееся функциональное расслоение прав собственности, каждое из которых становится относительно самостоятельным объектом присвоения и рыночного оборота), процесс, который можно обозначить как виртуализацию традиционной собственности; 2) возникновение качественно новых отношений собственности между обществом и личностью по поводу присвоения и развития всеобщей (общечеловеческой) производительной силы.
Первое направление трансформации собственности в информационной экономике получило достаточно широкое освещение в зарубежной и отечественной экономической литературе.
Достаточно упомянуть известную теорию прав собственности Р.Коуза, а также большой массив разработок проблем интеллектуальной собственности.
Однако эти исследования ведутся, по существу, вне связи с фундаментальным преобразованием отношений присвоения в информационной цивилизации.
Между тем, именно второе направление изменений в этой сфере составляет главную конституирующую черту формирующейся экономической структуры.
Новый объект собственности (фактор производства), который мы определяем как всеобщую (общечеловеческую) производительную силу, чрезвычайно специфичен по сравнению с обычными факторами производства.
Он не локализован в пространстве в отличие от обычных материально-вещественных условий производства; он очень подвижен, "текуч" и находится в постоянном изменении, развитии; он неотчуждаем от своего естественного носителя человечества, поскольку одно без другого просто не существует.
Таким образом, обычные (рыночные) способы реализации собственности применительно к данному объекту неосуществимы, его нельзя купить или продать, передать по наследству, его нельзя разделить на части (поскольку эта производительная сила существует лишь как целое) и юридически зафиксировать "долевое участие" отдельных субъектов.
Это не значит, что всеобщая производительная сила существует вне рыночной среды.
Так, предметом рыночного оборота является интеллектуальная собственность.
Однако, было бы ошибочно смешивать объекты интеллектуальной собственности с феноменом всеобщей производительной силы.
Объекты интеллектуальной собственности существуют в виде информационных продуктов.
Их можно зафиксировать и юридически обозначить как отдельные объекты собственности.
Но нетождественность их с всеобщей производительной силой обнаруживается всякий раз, когда интеллектуальная собственность, закрепленная патентами или лицензиями, вдруг исчезает или несоизмеримо возрастает как экономическая (рыночная) ценность в результате новых открытий и изобретений, которые инициируются движением "всеобщего интеллекта" (К.Маркс).
Здесь же кроются причины непредсказуемых скачкообразных изменений стоимости нематериальных активов, что порождает существенный отрыв рыночной (биржевой) стоимости компаний, особенно высокотехнологичных, от их реального хозяйственного потенциала.

Ключевое значение для дальнейших разработок проблем информационной экономики имеет определение основных концептуальных контуров понимания новой системы собственности, связанной с понятием всеобщей производительной силы.
В отличие от обычного орудия труда, представляющего собой вещь или комплекс вещей и выступающего по отношению к индивиду как нечто внешнее или даже не принадлежащее ему, всеобщая производительная сила есть система общечеловеческих способностей.
Это понятие весьма близко по смыслу, но все же не совпадает с "всеобщим интеллектом", о котором говорил К.Маркс, определяя таким образом науку как производительную силу, овеществленную в системе машин и способах организации производства.
Под всеобщей производительной силой мы понимаем (в первом приближении) неовеществленную или, используя термин Д.Белла, "кодифицированную" форму существования общечеловеческой культуры, составной частью которой является также и научное знание.
Применять ее в своей деятельности индивид может не иначе, как только трансформируя в структуру своей личности и используя, по мере ее освоения и реализации, как свои собственные способности.
Поэтому применение всеобщей производительной силы выражается в обогащении, развитии индивидуальных способностей человека, а значит в продуцировании им новых творческих способностей, которые обогащают новыми элементами саму всеобщую производительную силу и расширяют творческие возможности других субъектов ее присвоения.
Таким образом, основное содержание данной системы присвоения составляют отношения взаимообусловленности свободного развития всех индивидов, применяющих и обогащающих в своей деятельности систему общечеловеческих творческих способностей.
Выражением этого творческого сотрудничества и является категория всеобщей производительной силы, сущность которой составляет творческое общение индивидов, или, как отмечает Й.
Горовиц, "модели общения" (6, 141), опосредованное глобальным информационно-коммуникативным комплексом.
Достаточно распространенное представление об основном источнике могущества современного общества как об огромном массиве информации, спрессованном в гигантском суперкомпьютере, и являющемся "реальной, физически ощутимой силой" (7, 6), совершенно не отражает существа дела.
Эти понятия соотносятся друг с другом примерно так же, как понятия денег и денежного материала (металлических монет, бумажных купюр, электронных денег).
Информация как таковая, взятая вне указанной "модели общения", не представляет никакой ценности и, во всяком случае, не обладает никакой созидательной силой.
Весьма интересным представляется в этой связи высказывание руководителя американской корпорации M i c r o s o f t Билла Гейтса по поводу того, как можно повысить интеллектуальный потенциал организации, т.н.
"корпоративный I Q ".
В своей книге он пишет: "Корпоративный I Q это мера того, насколько свободно в компании распространяется информация и насколько успешно сотрудники могут пользоваться идеями друг друга.
Понятие корпоративного I Q начинается с обмена накопленными и текущими знаниями.
Свой вклад в его повышение вносит как индивидуальное обучение сотрудников, так и их "перекрестное опыление" идеями друг друга".
(ссылка на Гейтса).
Он придает огромное значение тому, "чтобы высшее руководство компании осознало важность свободного распространения знаний, иначе никакие усилия в этом направлении не принесут успеха" (8, 248-249).
Конечно, понятия сотрудничества и общения, с точки зрения традиционных теоретических представлений об экономических процессах и отношениях, не являются, на первый взгляд, достаточно строгими и определенными, чтобы придавать им системообразующую роль в новом общественном устройстве.
Но именно в этой "нетрадиционности", которая дала повод многим современным исследователям говорить о "постэкономической" цивилизации или "постматериалистических" мотивах производительной деятельности человека, и скрыто решение проблемы.
Понимание экономической природы этих отношений требует перехода к иному системному представлению.
Они обязаны своим происхождением не товарно-стоимостной, а коллективной форме экономической связи, содержание которой составляет информационный обмен, не опосредованный вещами.
Этой форме обмена, в частности, не присущи отношения эквивалентности, т.к.
информационный обмен не сопровождается взаимным отчуждением продуктов деятельности.
Поведение человека и здесь подчиняется принципу рациональности, но механизм его реализации совершенно иной, чем в товарно-стоимостной форме.
Если рыночная связь основана на столкновении частных, эгоистических интересов и достижении на этой основе общественно значимого результата, то коллективная связь диктует иную объективную логику, т.е.
она предполагает удовлетворение индивидуального интереса на основе достижения общественно значимого результата.
Однако в реальной жизни эти экономические механизмы не существуют отдельно друг от друга.
Ни один субъект рыночного хозяйства не в состоянии реализовать свой частный интерес, не подчиняя изначально свои действия объективной логике движения общественного труда, будь то следование сложившимся технологическим образцам или эстетическим нормам и т.д.
Гносеологически при исследовании рынка на первый план выходит автономия производителей и вытекающие отсюда конкурентные отношения.
Однако, сама эта предпосылка частного, обособленного труда опосредствована культурой, т.к.
способность к производству товаров есть продукт культуры, т.е.
продукт общения между людьми.
И только в этом качестве результат частного труда имеет шансы на признание его рынком.
Исследователи обычно игнорируют эту предпосылку по причине ее естественности, точно так же, как игнорируется наличие кислорода в атмосфере при анализе рыночной обратной связи.
Однако, наступает момент, когда "форма общения" приобретает значение главной производительной силы.
И не случайно, что ее появление было отмечено, прежде всего, предпринимателями-практиками, не отягощенными теоретическими пристрастиями.
Упоминавшийся уже Билл Гейтс говорит о "культуре взаимопомощи в работе", благодаря которой "потенциал компании взлетает просто до небес" (8, 264).
Для Гейтса нет вопроса о том, является ли "взаимопомощь" экономическим или постэкономическим отношением.
Столь же мало его интересует явно нерыночная (нестоимостная, неконкурентная) окраска этой категории.
Однако, создание такой культуры стоит ему немалых затрат, принося вместе с тем значительно больший эффект.
Таким образом, экономическую основу формирующейся общественной системы составляет индивидуальное присвоение всеобщей производительной силы в процессе общечеловеческого творческого общения (сотрудничества).
Что же касается трактовки собственности в терминах принадлежности или права собственности на данный объект, то на данном уровне анализа подобное понимание, предполагающее деление всего сообщества на собственников и не-собственников "живой культуры", вообще лишено смысла.
На исходном, определяющем уровне информационной экономики личное и производительное потребление выступают как две стороны одного и того же процесса свободного развития личности.
Если производительное потребление индивидуальных способностей человека имеет своим непосредственным результатом обогащение (накопление) всеобщей производительной силы, то личное потребление воспроизводит на более высоком уровне способность индивида (вместе с самим индивидом) к освоению и наращиванию творческого потенциала общества.
В сущности, воспроизводство этой способности предполагает все многообразие форм развития личности.
Эта специфическая функция личного потребления, отражаясь в стоимостных, рыночных формах, накладывает отпечаток на весь воспроизводственный процесс.
В частности, новые реалии требуют пересмотра традиционного теоретического положения, согласно которому инвестиции представляют собой часть ВВП, отвлекаемую из сферы потребления и направляемую на расширение производства.
Особенность постиндустриальной экономики состоит в том, что наиболее эффективными становятся вложения в способности самих работников, что фактически неотделимо от личного потребления.
Поэтому даже снижение инвестиций в их традиционном понимании сегодня не препятствует устойчивому и поступательному росту экономики.
За рамками статьи остается анализ второй стороны информационного производства, связанной с функциональными затратами живого и овеществленного труда и созданием общественного продукта.
Важно лишь отметить то обстоятельство, что специфический социальный результат производства, выражающийся в увеличении всеобщей производительной силы и свободном развитии личности, модифицирует функциональную структуру общественного продукта, придавая подвижность границе, разделяющей необходимый и прибавочный продукт.
Сказанное позволяет сделать вывод, что становление новой системы присвоения, хотя и не является бесконфликтным, в принципе не обусловлено каким-либо переделом собственности, ее отчуждением от одних групп населения и узурпацией другими.
При этом данный процесс носит ярко выраженный эволюционный характер, т.к.
его основное содержание составляет духовно-интеллектуальное, нравственное развитие самого человека, его действительное превращение в главную и господствующую производительную силу общества.
Постиндустриальные изменения в международной экономике все чаще характеризуются в отечественной и зарубежной литературе понятием "глобализация".
Оно интерпретируется главным образом через внешние проявления, включающие конвергенцию национальных потребительских стандартов, формирование технологического и образовательного паритета в группе развитых стран, глобальную деятельность ТНК, функционирование мировых информационных сетей, придающих прозрачность национально-государственным границам и т.д.

В контексте политико-экономического исследования с понятием глобализации связано расширение объекта исследования постиндустриального общества, его логических границ.
Очевидно, что границы национальной экономики утрачивают свое значение, когда речь идет об экономическом движении информации, поскольку сама информация, как экономический ресурс, представляет собой объективированную форму общечеловеческого интеллекта.

Характер взаимосвязи глобализации и информационной экономики аналогичен формированию национальных хозяйственных комплексов в эпоху промышленного переворота и становления капиталистического способа производства.
Иначе говоря, глобальная экономика в информационную эпоху это национальная экономика в эпоху промышленного капитализма.
Конечно, промышленный капитализм инициировал интернационализацию производства.
Но глобализация и интернационализация имеют принципиальное различие.
Если интернационализация производства сопровождалась повышением роли национальных государств, то глобализация означает падение роли национального государства как центрального субъекта международных экономических отношений.

Указанные обстоятельства отнюдь не означают отказа от исследования национального хозяйства.
Речь идет об изменении объективной логической субординации этих уровней.
Первичным становится (в тенденции) уровень глобальной экономики.
Процессы, происходящие здесь, определяют изменения в национальной экономике.

Эта объективная логика и должна быть отражена в логике исследования информационной (постиндустриальной) экономики.

[Back]