|
49 вольно или невольно ставит их под сомнение, знаменитый тейлоровский грузчик Шмидг, переносивший чугунные чушки, выполнял дневной объем работы в 837900 кг. вместо нормальных 127000 или максимально допустимых 260000! “Ясно,восклицает О.А. Ерманский, что тут перед нами хищническое расходование энергии рабочих. Вообще характерно, что, когда речь идет о мертвой материи о машинах и инструментах, то Ф. Тейлор заботится об экономии, о том, чтобы при наименьшей затрате получились наибольшие результаты; когда же речь идет о живой рабочей силе, то ею Ф. Тейлор и его безоговорочные сторонники пользуются неэкономно, хищнически, достигая больших результатов путем чрезмерной затраты энергии” [49, с.68-69]. Любопытно, что, когда Ф. Тейлор улучшал станки, резцы и т.п., он тратил на это десятки лет и огромные средства. Вот с чем сопряжено подлинное увеличение производительности труда. Сравните с этим, говорит О.А. Ерманский, ту легкость, с какой Ф. Тейлор увеличивает интенсивность труда, ничего не рационализируя! Эта легкость, опасается О.А. Ерманский, может соблазнить и наших инженеров и организаторов. И уже соблазнила, например, профессора Н. Гредескула, который говорит только о “гениальности” Ф. Тейлора и не хочет видеть в его учении отрицательных сторон, демонстрируя “суздальский” тип мышления (суздальские богомазы всегда рисовали только что-либо, безусловно, хорошее или, безусловно, отрицательное). Эта же легкость, констатирует О.А. Ерманский, соблазнила и инженера В. Несмеянова, и инженера И. Канегиссера, не желающих даже слышать о внутреннем антагонизме тейлоровской системы, и возводящих хронометраж в ранг науки, мотивируя это гем, что всякая действительная наука предполагает измерения и расчеты. Конечно, соглашается и О.А. Ерманский, “точная наука невозможна без количественного учета и измерения; но далеко не всякое измерение, тут же добавлял он, гарантирует научность приемов деятельности. Нельзя же назвать научной деятельность лавочника, измеряющего аршином отпускаемый покупателям |
57 мальную скорость обязательной для всех рабочих. Но ведь это “не что иное, как простая интенсификация труда, не имеющая ничего общего ни с анализом, ни с изучением движений в смысле их улучшения, рационализации”. Это, с удовольствием повторяет Ерманский слова Фрея, “способ извлечь из рабочего его силы до последней унции, до последней капли, не считаясь ни с какими вопросами утомляемости” [110, с.66]. Ведь не случайно, отмечает ученый, в каждой своей книге Тейлор указывает, что для хронометража надо выбирать “самых сильных, первоклассных рабочих”. Но при этом Тейлор должен был ставить и такой вопрос: в каком соотношении находится предписываемое его системой количество работы с нормой, допускаемой законами физиологии? Однако именно этот вопрос он обходит полным молчанием. Между тем, по расчетам самого Ерманского, методику которых он, к сожалению, не приводит, а потому вольно или невольно ставит их под сомнение, знаменитый тейлоровский грузчик Шмидт, переносивший чугунные чушки, выполнял дневной объем работы в 837900 килограммометров вместо нормальных 127000 или максимально допустимых 260000! “Ясно, восклицает Ерманский, что тут перед нами хищническое расходование энергии рабочих. Вообще характерно, что, когда речь идет о мертвой материи о машинах и инструментах, то Тейлор заботится об экономии, о том, чтобы при наименьшей затрате получились наибольшие результаты; когда же речь идет о живой рабочей силе, то ею Тейлор и его безоговорочные сторонники пользуются неэкономно, хищнически, достигая больших результатов путем чрезмерной затраты энергии” [110, с.68-69]. Любопытно, что, когда Тейлор улучшал станки, резцы и т.п., он тратил на это десятки лет и огромные средства. Вот с чем сопряжено 58 подлинное увеличение производительности труда. Сравните с этим, говорит Ерманский, ту легкость, с какой Тейлор увеличивает интенсивность труда, ничего не рационализируя! Эта легкость, опасается Ерманский, может соблазнить и наших инженеров и организаторов. И уже соблазнила, например, профессора Н.Гредескула, который говорит только о “гениальности” Тейлора и не хочет видеть в его учении отрицательных сторон, демонстрируя “суздальский” тип мышления (суздальские богомазы всегда рисовали только что-либо безусловно хорошее или безусловно отрицательное). Эта же легкость, констатирует Ерманский, соблазнила и инженера Несмеянова, и инженера Канегиссера, не желающих даже слышать о внутреннем антагонизме тейлоровской системы, и возводящих хронометраж в ранг науки, мотивируя это тем, что всякая действительная наука предполагает измерения и расчеты. Конечно, соглашается и Ерманский, “точная наука невозможна без количественного учета и измерения; но далеко не всякое измерение, тут же добавлял он, гарантирует научность приемов деятельности. Нельзя же назвать научной деятельность лавочника, измеряющего аршином отпускаемый покупателям товар” [ПО, с.81]. Внимательно следя за ходом рассуждений О.Ерманского, мы хотим отметить, что автор в целом верно поставил вопрос о положительных и отрицательных элементах системы Тейлора, но в своем анализе отрицательной стороны он, что называется, сильно “перегнул”. Правда, как раз этот “перегиб”, эта непримиримость по отношению к вопросу об интенсификации труда только и импонировала Ленину, усмотревшему в этом “мед” концепции Ерманского. И такая позиция нравилась не только основателю пролетарского государства, она пришлась по душе большим массам самого пролетариата, окрыленным своими революционными и |