Еще в 1909 году Ч, Кули31, автор теории «приобщения» индивидов к «большому сознанию» как совокупности накопленных социально значимых «состояний чувствования» и «отображений» (imaginations), выделяет коммуникацию в качестве средства актуализации «органически целого мира человеческой мысли». Позднее Дж. Г. Мид в русле таких же рассуждений рассматривал общество как совокупность процессов взаимодействия индивидов друг с другом*35. Он отмечал, что тождество образующихся в сознании индивидов значений актов взаимодействия индивидов друг с другом. Он отмечал, что тождество образующихся в сознании индивидов значений актов взаимодействия позволяет каждому из этих индивидов принимать на себя роль «другого», в том числе и «обобщенного другого», когда накопленный ими опыт предстает редуцированным таким образом, что выступает по отношению к ним в качестве общезначимого и общедоступного. Отсюда уже как бы само собой напрашивалось представление о «коммуникации», или общении коммуникатора и аудитории, как отношении «социальных актеров», которых телеологически объединяет одинаковый смысл, вкладываемый ими в распространяемые при этом сообщения. В этой связи не могло не обнаруживаться, что сама массовая коммуникация, в том виде, в каком она сложилась и функционировала в конкретных исторических условиях, оказывала на исследования и исследователей существенное влияние. Эго становилось ясно и при анализе результатов влияния массовой коммуникации. Что касается исследований английских авторов, то можно утверждать, что эта тема в Великобритании оставалась долгое время маргинальной. Только за последнее десятилетие XX века «коммуникация» заняла важное место в работах английских социологов. Помимо того, что этот феномен >4Cooley С. The Significance of Communication // Reader in Public Opinion and Communication. Ed. by Berclson. 35 Mead G. Mind, self and society. Chicago, 1931. 71 |
Неодюркгеймианцы исходят из того, что повседневный поток массовой коммуникации, как бы обволакивая каждого человека со всех сторон, сам по себе еще не возвышает его до уровня "коллективной трансцендентальности" и что достижение этого уровня, со свойственной ему "религиозностью" восприятия сообщений массмедиа, возможно лишь, как правило, в случае прямой передачи уникальных событий, которые, обладая собственной мощной "аурой", вместе с тем фактически перевоплощаются для аудитории в события, создаваемые самими масс-медиа [см. 3]. В отличие от них, исследователи, работающие в русле традиций феноменологической социологии, представляют собой своего рода "счастливых позитивистов" (Ю. Хабермас) современной эпохи постмодернизма. Ведь в своем анализе они не только принципиально не выходят за рамки структурного упорядочивания непосредственно данного в опыте "жизненного мира" масскоммуникационного сознания, но и рассматривают его в качестве мира "очарованного, наполненного внутренним содержанием и многозначащего", поскольку "в языке, которым пользовались для описания сначала изобретения радио, а затем и телевидения, снова и снова звучало отношение к ним как к чуду, сотворенному современной наукой, и это магическое отношение не исчезло, а, оказавшись поглощенным повседневной жизнью, просто-напросто, ушло на глубину и стало действовать в сознании скрыто" [3, Р. 18]. Вместе с тем, за свою историю теоретические исследования массовой коммуникации, если их рассматривать в целом, претерпели серьезные изменения. Будучи первоначально, как правило, непосредственно привязаны к эмпирическому анализу, как он проводился, в основном, под влиянием сиюминутного спроса, порождавшегося по рыночному открытой конкурентной борьбой за массовую аудиторию, они носили преимущественно бихевиористский характер, и не случайно на том этапе "в иоле" работают такие в дальнейшем известные теоретики социологии, как П. Лазарсфельд, Р. Миллс и Р. Мертон. Затем для теоретических исследований наступает длящийся до сих пор "академический период", когда "рыночный стимулятор" научного поиска как бы отпускает его на свободу: хотя действует он и с отнюдь неослабевающей силой, но при этом, давая теории "выговориться", уходит зачастую на задний план. Другой существенной особенностью теоретических исследований масс-медиа является не просто их растущая тематическая диверсификация, но, вместе с тем, вбирание ими в себя фактически всего теоретического багажа и инструментария современной социологии, что поставило в качестве дежурного на повестку дня вопрос о сохранении ими, тем не менее, своей масскоммуникационной специфики. Тот же вопрос оказывается все более актуальным и применительно к разворачивающейся в настоящее время компьютеризации глобально осуществляемого общения, в том числе в связи со стремительно пошедшей с начала 1994 года в рост децентрализованной компьютерной сети Интернет, созданной по заказу Пентагона еще в шестидесятых годах в целях обеспечения управления вооруженными силами США в условиях считавшейся тогда возможной термоядерной войны, а затем в силу известных событий утратившей свое непосредственное военное значение и пущенной в коммерческий оборот. Исходной конфигурацией теорий массовой коммуникации является, очевидно, само понятие "массовая коммуникация", без которого, как это нетрудно себе представить, никакие ее теории вообще невозможны. Еще в 1909 году Ч. Кули, автор теории "приобщения" индивидов к "большему сознанию" как совокупности накопленных социально значимых "состояний чувствования" и "отображений (imaginations)", выделяет коммуникацию в качестве средства актуализации "органически целого мира человеческой мысли" [4]. Позднее Дж.Г. Мид (1934) в русле таких же рассуждений рассматривал общество как результат совокупности процессов взаимодействия индивидов друг с другом. Он отмечал, что тождество образующихся в сознании индивидов значений актов взаимодействия позволяет каждому из них принимать на себя роль "другого", в том числе и "обобщенного другого", когда накопленный ими опыт предстает редуцированным таким образом, что выступает по отношению к ним в 26 качестве общезначимого и общедоступного [5]. Отсюда уже как бы само собой напрашивалось представление о "коммуникации", или общении коммуникатора и аудитории, как отношении "социальных актеров", которых телеологически объединяет одинаковый смысл, вкладываемый ими в распространяемые при этом сообщения. Другой стороной образования массовой коммуникации как понятийной конфигурации явилось вошедшее в нее определение "массы", этой, как писал в тридцатых годах последователь Дж.Г. Мида Г. Блумер, "элементарной спонтанно возникающей коллективной группировки" [6], задача организации которой с помощью повседневно передаваемых сообщений, скроенных из расчета на реально достигнутый ее сознанием уровень развития, и потребовало введения соответствующих технических средств. Причем, как выяснялось все более, массовое сознание (т.е. сознание массы) формировалось отнюдь не только новыми инструментами общения самими по себе: существенно важной характеристикой этого сознания, обрекающей его буквально на наркотическую зависимость от них, явилось состояние его незаполненности, образующийся в любом случае, всегда и везде коммуникационный вакуум, эта своего рода неизбывная жажда, для утоления которой человек должен заглядывать в очередную газету, тянуться против своей воли к неумолкающему радиоприемнику, а потом и к постоянно заполняемому мельтешащей мозаикой всевозможных сообщений телеэкрану. В качестве средств организации общения, оказавшихся жизненноважными на повороте к широкой индустриализации и урбанизации в конце XIX—начале XX века [см. 7], Ч. Кули называет газеты, почту, телеграф, железные дороги, образование. Нужно было распространение не только общедоступной прессы, но и дешевого кинематографа, а затем и "сладкоголосого" радио, чтобы понятие "массы", как бы само собой сливаясь с ними, вошло в их определение как средств массовой коммуникации. И наконец, последним элементом данной конфигурации, придавшим ей историческую глубину и ценностно определенное измерение, явилось представление о "публике", введенное в ту же эпоху возникновения масс-медиа в работах Г. Тарда, Ч. Кули, У. Липпмана и разработанное позднее тем же Г. Блумером и Г. Лассуэлом. Под публикой ими понималась совокупность индивидов, которые, в отличие от массы как таковой, адекватно осознают свои интересы, активно вовлечены в процесс их реализации и, соответственно, обладают своим прилюдно или публично, выражаемым мнением (что, в свою очередь ставит действия публики в связь с публичной формой осуществления государственной власти). Иначе говоря, выражение public opinion или l'opinion publique (обычный перевод на русский язык: общественное мнение) и понималось здесь именно как "мнение публики", а не как неразборчиво выдаваемое за него и неправомерно с ним отождествляемое "общественное мнение" массы анонимных потребителей сообщений масс-медиа, рутинно выявлявшееся как таковое посредством социологических опросов. Введенное в круг теорий массовой коммуникации понятие "публика", означавшее собой, на первый взгляд, некритическое подражание известным раннебуржуазным просветительским идеалам [см. 8, с. 139], в действительности противостояло им, поскольку, во-первых, оно использовалось здесь как теоретически строго очерченное понятие [см., например, [9]], а, во-вторых, выявляя при этом "мнение публики" как высшее проявление массового сознания, социолог наталкивался тем самым на задачу описания и преодоления действительной ограниченности этого сознания как такового. И вот П. Лазарсфельд и Р. Мертон разразились в 1948 г. своей быстро завоевавшей известность статьей об опасности установления "психологической монополии" масс-медиа [10], неожиданно для себя обнаружив при этом существование в социологии значительного нонконформистского потенциала; дальнейшее раскрытие этого потенциала привело к появлению обширнейшей социологической критики, распространившейся, по существу, на все области действия массовой ком27 |