|
сообщества. Например,, в дискуссиях о правомочности принудительного аборта по медицинским показаниям в России широкой поддержкой у публики пользуются-свидетельства экспертов, требующих проведения этого мероприятия при диагностике. у плода генов таких «болезней», как «гомосексуализм». На Западе гомосексуализм уже перешел в коллективном воображении публики из класса «извращений» в класс «особенностей стиля жизни», т.е. потерял способность символизировать экзистенциальную угрозу. Поэтому желающих абортировать плоды с. геномом, гомосексуализма там значительно^меньше... Ритуал, также может стать «безосновным основанием» выноса публикой того или иного вердикта. К примеру, однойиз трудностей, с которыми сталкивается развитие биоэтики в нашей стране, является* традиционное отсутствие серьезного интереса' к опытам «моральнойаутопсии». Ни в царскойРоссии,' ни в СССР' моральная философияинтересом не пользовалась, а,, следовательно, отсутствовал опыт рационального анализа и обсуждения жизненных ситуаций;. Поэтому когда врач или профан(например, журналист)-; .нуждается. в. публичнош аргументации, своей позиции* он; чисто ритуально ссылается, либо на. Гиппократа; хотя большая часть.вообще не знает, о чем в Клятве идет речь,, или на-. Библию, опятьже будучи весьма-далеким от любойформы христианской жизни. Ритуалы рациональной моральной аргументации, к примеру, с. использованием доктрины прав человека, в. наших публичных дискуссиях практически отсутствуют.— исторически еще не сформированы. Поэтому, когда эксперт «биоэтик» свидетельствует, ссылаясь на принцип уваженияавтономии пациента, илш правило добровольного информированного согласия, его свидетельства, слишком часто «неслышны» отечествен ной'публикой».97 97 Тищенко П.Д Био-власть в эпоху биотехнологий//М.: ИФ РАН, 2001. 71 |
других экспертов. Что определяет выбор между конкурирующими жизненными проектами? Утилитаристы отмечают значимость баланса возможных позитивных и негативных последствий, удовольствий и неприятностей. Деонтологи обращают внимание на законосообразность (моральную упорядоченность) свиваемой цепочки жизненных событий, традиционалисты — на ее соответствие или несоответствие некоторым эталонным повествованиям данной этнической, религиозной или политической общности. Мне бы хотелось подчеркнут ь, не отрицая правомочности вышеназванных оценок, сугубую важность и императивность самой стихии игры жизни, ее ритмов, символов и ритуалов. Игра, разьирываемая экспертным свидетельством в «анатомическом театре» биотехнологий, прежде всего захватывает или не захватывает судящую «публику» своим экзистенциальным настроением. В результате образуется или не образуется между «актером» и «зрителем» лежащая в основе любой коммуникации «общность по настроению». На этой стадии отбор экспертных свидетельств, происходящий в среде публичного дискурса, можно представить как резонанс между настроением ожидания, которым охвачен зритель (или группа зрителей) на пороге игры, и настроением актерского (экспертного) исполнения (свидетельствования). Свидетельство, не попавшее в резонанс с настроем слушательских экспектаций — отсеивается как не прошедшее отбор в борьбе за существование, даже если оно и было достаточно убедительным с точки зрения использованной рациональной аргументации........ Аналогичным образом основанием отбора может быть совпадение или несовпадение символических рядов экспертного суждения и профанного сообщества. Например, в дискуссиях о правомочности принудительного аборта по медицинским показаниям в России широкой поддержкой у публики пользуются свидетельства экспертов, требующих проведения этого мероприятия при диагностике у плода генов таких «болезней», как 17 «гомосексуализм». На Западе гомосексуализм уже перешел в коллективном воображении публики из класса «извращений» в класс «особенностей стиля жизни», т.е. потерял способность символизировать экзистенциальную угрозу. Поэтому желающих абортировать плоды с геномом гомосексуализма там значительно меньше. Ритуал также может стать «безосновным основанием» выноса публикой того или иного вердикта. К примеру, одной из трудностей, с которыми сталкивается развитие биоэтики в нашей стране, является традиционное отсутствие серьезного интереса к опытам «моральной аутопсии». Ни в царской России, ни в СССР моральная философия интересом не пользовалась, а, следовательно, отсутствовал опыт рационального анализа и обсуждения жизненных ситуаций. Поэтому когда врач или профан (например, журналист) нуждается в публичной аргументации своей позиции, он чисто ритуально ссылается либо на Гиппократа, хотя большая часть вообще не знает, о чем в Клятве идет речь, или на Библию, опять же будучи весьма далеким от любой формы христианской жизни. Ритуалы рациональной моральной аргументации, к примеру, с использованием доктрины прав человека, в наших публичных дискуссиях практически отсутствуют — исторически еще не сформированы. Поэтому, когда эксперт «биоэтик» свидетельствует ссылаясь на принцип уважения автономии пациента или правило добровольного информированного согласия, его свидетельства слишком часто «неслышны» отечественной публикой»[126, С. 107-108.]. Сущность диспозитива, однако, не может быть понята через эти его ситуативно плюральные воплощения и испытывающее сведена к ним диспозитив конституирует себя за ними как неочевидный инвариант их нормативно-ригористического потенциала, почерпнутого из комплекса «власти-знания». Как пишут Можейко М.А, Грицанов А. А. «В целом, творческий метод Фуко правомерно сводим к движению от публичных дискурсов-знаний к 18 |