102 и «как будто даже не хочет свободной жизни». Действительно, чиновники (а в советские времена номенклатура) уже с петровских времен стали хребтом государственного обустройства России. И даже сегодня, как и в гоголевские времена, разве не трепещет «коллежский асессор» перед современным “тайным советником”? Россия, по Бердяеву, самая не буржуазная страна в мире, земля странников, искания Божьей правды. Странник самый вольный человек на земле, свободный от быта, семьи и обязанностей перед обществом. В душе народной, полагает философ, «некое бесконечное искание невидимого града Китежа, абсолютной божественной правды и спасения для всего мира». В каком-то смысле «невидимы град Китеж» это и большевистское понимание коммунизма, где «каждому по потребности», а мировая революция чем не идеологизированный вариант того же спасения для всего мира? Большевистская интерпретация марксизма на русской почве, возможно, именно поэтому и оказалась столь прочной и длительной, что в массовом сознании, прежде всего русских, существовала психологическая готовность к восприятию именно этой идеологии. Загадку русской души Н. Бердяев находит в противоречивости «антиномичности» русского бытия. Бердяевские антиномии при всей их образности и завораживающей убедительности все же воспринимаются скорее как поэтическая метафора, попытка концептуально закрепить действительные и мнимые противоречия русской натуры. Однако именно этой мифологизированной противоречивостью традиционно объясняется абсолютная непредсказуемость коллективного поведения русских особенно в кризисные, переломные моменты истории. Не меньшее значение традиционно имеет и географическое расположение на стыке Европы и Азии. Философская концепция евразийства, которой отдал дань и А. Блок (“да, скифы мы, да, азиаты мы, с раскосыми и жадными |
85 устроенность приводит большинство из них к бездомности, но и психологическая готовность к отказу от нормативного устроения жизни. Но Россия и самая государственная, самая бюрократическая страна в мире, утверждает Н.Бердяев, ибо все в России превращается в орудие политики, а самый безгосударственный анархический народ покорен бюрократии и “как будто даже не хочет свободной жизни”. Действительно, чиновники (а в советские времена номенклатура) уже с петровских времен стали хребтом государственного обустройства России. И даже сегодня, как и в гоголевские времена, разве не трепещет “коллежский асессор” перед современным “тайным советником”? Россия, по Бердяеву, самая не буржуазная страна в мире, земля странников, искания Божьей правды. Странник самый вольный человек на земле, свободный от быта, семьи и обязанностей перед обществом. В душе народной, полагает философ, “некое бесконечное искание невидимого града Китежа, абсолютной божественной правды и спасения для всего мира”. В каком-то смысле “невидимый град Китеж” это и большевистское понимание коммунизма, где “каждому по потребности”, а мировая революция чем не идеологизированный вариант того же спасения для всего мира? Большевистская интерпретация марксизма на русской почве, возможно, именно поэтому и оказалась столь прочной и длительной, что в массовом сознании, прежде всего русских, существовала психологическая готовность к восприятию именно этой идеологии. Загадку русской души Н.Бердяев находит в противоречивости “антиномичности” русского бытия. Бердяевские антиномии при всей их образности и завораживающей убедительности все же воспринимаются скорее как поэтическая метафора, попытка концептуально закрепить действительные и мнимые противоречия русской натуры. Однако именно этой мифологизированной противоречивостью традиционно объяс 86 няется абсолютная непредсказуемость коллективного поведения русских особенно в кризисные, переломные моменты истории. Не меньшее значение традиционно имеет и географическое расположение на стыке Европы и Азии. Философская концепция евразийства, которой отдал дань и А.Блок (“да, скифы мы, да, азиаты мы, с раскосыми и жадными очами”) основана на двойственности природы народа и государства в равной степени и европейского, и азиатского. Так, Л.Гумилев [20] в книге “Мир России Евразия”, говоря о Евразии, имеет в виду не только континент, но и суперэтнос с тем же названием. По его концепции Россия стала наследницей Тюркского каганата и Монгольского улуса и ей традиционно противостояли: на Западе Европа, на Дальнем Востоке Китай, на юге исламский мир. Разнообразие ландшафта Евразии повлияло и на этногенез ее народов. Русские осваивали поймы речных долин, финно-угорские народы водораздельные пространства, тюрки и монголы степную полосу, палеоазиаты тундру. Поэтому, при разнообразии географических условий, полагает ученый, для народов Евразии объединение оказывается выгоднее разъединения, условия жизни этноса воплотилось для русских, по его мысли, в соборности (этническая комплиментарность распространялась не только на людей своего “рода-племени”, но и на соседей иной крови, объединившихся в едином государстве). При всей спорности гумилевской теории, повторяющей в своих суждениях идеи классического евразийства 20-х гг., необъятность русской земли, ее порубежное состояние действительно во многом определили исторические судьбы народа, его психологию. Не случайно эту “необъятность Земли русской” зафиксировал и русский язык: “Земля” это и почва, и государство (“Русская земля, ты уже за холмом”, восклицает князь Игорь), и народ, его населяющий (“земляки”). |