|
Р О С С И Й С К А Я Г О С У Д А Р С Т В Е Н Н А Я Б И Б Л И О Т Е К А общества, он постоянно включен во все три процесса организации. Его тело подвержено воздействию боли и напряжения, ЭГО действию тревоги, а как член общества, он чувствителен к страху, исходящему от его группы... ” (гл. 1 (п.1) стр. 66). В истории человеческого познания соматическое эго и его социальное развитие всегда были связаны с изучением биологической, психологической и социальной наук. У Эриксона клиническая проблема исходит из познания дуальных человеческих кризисов. При этом оказывается, что все три процесса представляют собой три стороны одного процесса человеческой жизни (где слова имеют одинаковое значение). Эриксон рассматривает невротическую драму своих пациентов, как конфликт социального и соматического, где потребность в любви и желании быть принятым своими родителями, а значит и обществом, настолько сильны, что психоаналитику гуманистического направления всегда следует руководствоваться правилом: “Не принимай ошибочно ребенка за симптом”. Человек, реально включенный в социально-исторический контекст, не может быть внесоциальным индивидом таково мнение многих психологических школ и направлений ( А.Адлер, Ф.Перлс, В.Райх, К.Роджерс, А.Фрейд, К.Хорни, К.Юнг и др.). Принимая фрейдистскую метафору, что кристаллы обнаруживают свою недоступную глазу структуру там и тогда, где и когда их разламывают, Эриксон стремится в области детства наити тот инструмент, который позволяет шаг за шагом узреть, как из ничего развивается нечто или, по крайней мере, что-то более дифференцированное из чего-то простого. С этой позиции, очевидно, что любая болезнь оставляет неуничтожимый слой страдания в душе ребенка на всю жизнь. Мы редко задумываемся над этим, не понимая, что испытанная в раннем детстве боль это навсегда. Но здесь есть и еще один немаловажный аспект. Всякое общество состоит из людей находящихся в процессе их перехода из разряда детей в разряд родителей. Чтобы обеспечить непрерывность традиции, общество должно |
янство заданного пути развития личности, помогает продуктивнее идентифицировать себя с соответствующими ценностями, ориентациями, образами. Все перекликается с тезисом апостола Павла “К чему приучен, тем и живи”. Эриксон экстраполирует свой тезис о “психическом стимуле” в особый период жизненного цикла на все детство, а как феноменальное явление, на общество, которое прошло этот возрастной исторический этап. “Человек всю жизнь от первого толчка in untero до последнего вздоха формируется в обладающих географической и исторической конкретностью группировках: семье, классе, общине, нации. Будучи всегда организмом, но и членом общества, он постоянно включен во все три процесса организации. Его тело подвержено воздействию боли и напряжения, ЭГО действию тревоги, а как член общества, он чувствителен к страху, исходящему от его группы... ” (гл. 1(п.1) стр. 66). В истории человеческого познания соматическое эго и его социальное развитие всегда были связаны с изучением биологической, психологической и социальной наук. У Эриксона клиническая проблема исходит из познания дуальных человеческих кризисов. При этом оказывается, что все три процесса представляют собой три стороны одного процесса человеческой жизни (где слова имеют одинаковое значение). Эриксон рассматривает невротическую драму своих пациентов, как конфликт социального и соматического, где потребность в любви и желании быть принятым своими родителями, а значит и обществом, настолько сильны, что психоаналитику гуманистического направления всегда следует руководствоваться правилом: “Не принимай ошибочно ребенка за симптом”. Человек, реально включенный в социально-исторический контекст, не может быть внесоциальным индивидом таково мнение многих психологических школ и направлений (А.Адлер, Ф.Перлс, В.Райх, К.Роджерс, А.Фрейд, К.Хорни, К.Юнг и др.). Принимая фрейдистскую метафору, что кристаллы обнаруживают свою недоступную глазу структуру там и тогда, где и когда их разламывают, Эриксон стремится в области детства найти тот инструмент, ко торый позволяет шаг за шагом узреть, как из ничего развивается нечто или, по крайней мере, что-то более дифференцированное из чего-то простого. С этой позиции очевидно, что любая болезнь оставляет неуничтожимый слой страдания в душе ребенка на всю жизнь. Мы редко задумываемся над этим, не. понимая, что испытанная в раннем детстве боль это навсегда. Но здесь есть и еще один немаловажный аспект. Всякое общество состоит из людей, находящихся в процессе их перехода из разряда детей в разряд родителей. Чтобы обеспечить непрерывность традиции, общество должно заблаговременно готовить детей к функции родителей, а также заботиться о неизбежных остатках инфантильности у взрослых. Мысль простая, но в условиях развитого индустриального общества все эти заботы и социальные подкрепления настолько приобретают стандартизированный характер, что из поколения в поколение инфантильный страх не исчезает, а социальные модальности деформируются. Описывая автономно-физиологические психологические механизмы страхов и тревог, зарождение, генезис и их клиническое завершение, Эриксон ищет истоки этих психических состояний личности в раннем детстве, социокультурном прессинге, деформирующем личный опыт растущего организма. “Конечно, в детстве страх и тревога настолько близки друг к другу, что они просто неразличимы по той простой причине, что ребенок,... не обладает способом разграничения внутренних и внешних, реальных и воображаемых опасностей. Тем не менее, он должен научиться этому, и пока ребенок учится, он нуждается в успокаивающем и вселяющем уверенность обучении со стороны взрослого. Поскольку ребенка не удается убедить взрослыми аргументами и, особенно в тех случаях, когда вместо этих аргументов он воспринимает латентный ужас и замешательство взрослого, паническое чувство неопределенной катастрофы сохраняется в виде всегда готовой потенциальности. Тогда, ребенок в праве развить тревогу, когда чего-то боится, равно как, он в праве иметь “детские” страхи до тех пор, пока руководство взрослых не помогло ему, шаг за шагом, развить рассудительность и мастерство.” (Стр. 566) |