традиции крушение нормативистского представления о праве. Теперь не норма, не писаное правило должны были олицетворять революционный закон, а воля класса, «интуитивное право» революционных масс.79 В массовом сознании правовой нигилизм был представлен следующими основными установками: право считалось неполноценной и даже ущербной формой регулирования социальной жизни; в нем видели отживающий институт, лишь на время и лишь в силу необходимости заимствованный у прежних эксплуататорских обществ; отрицался гуманистический смысл правовой нормы; ее непременная (если не прямая, то косвенная) отнесенность к задаче защиты личной независимости: гражданской, трудовой, имущественной, вероисповедной, творческой объявлялась чем-то несущественным; широкое распространение получил социальный и политический патернализм, то есть понимание государственной власти как «родной и отеческой», призванной осуществлять авторитарное, а если потребуется, то и принудительное (ни на какое право не оглядывающееся) попечение о трудящейся массе. Правовой нигилизм выражал себя не только в теоретических рассуждениях. Он существенно деформировал язык. Выражение «буржуазное» сопрягалось со словом «право» в качестве своего рода постоянного эпитета (словосочетание «социалистическое право» поначалу казалось абсурдным). Неискоренимо буржуазными выглядели и такие понятия, как «парламентаризм», «юридическое лицо», «формальное равенство». Само слово «личность» (важнейшее в юридическом лексиконе) приобрело оттенок классово чуждого термина. В бытовой речи оно нередко использовалось в качестве осудительно-иронического ярлыка, а всерьез умеет79 Хороший H.H. Источники советского государственного права на этапе становления социализма. Томск, 1986. С. 84-85. |
ев и революционного правосознания. Стихия как бы кристаллизировалась в местном правотворчестве. Третье важное последствие идеи отрицания предшествующей правовой традиции крушение нормативистского представления о праве. Теперь не норма, не писаное правило должны были олицетворять революционный закон, а воля класса, «интуитивное право» революционных масс1. В массовом сознании правовой нигилизм был представлен следующими основными установками: право считалось неполноценной и даже ущербной формой регулирования социальной жизни; в нем видели отживающий институт, лишь на время и лишь в силу необходимости заимствованный у прежних эксплуататорских обществ; отрицался гуманистический смысл правовой нормы; ее непременная (если не прямая, то косвенная) отнесенность к задаче защиты личной независимости: гражданской, трудовой, имущественной, вероисповедной, творческой объявлялась чем-то несущественным; широкое распространение получил социальный и политический патернализм, то есть понимание государственной власти как «родной и отеческой», призванной осуществлять авторитарное, а если потребуется, то и принудительное (ни на какое право не оглядывающееся) попечение о трудящейся массе. Правовой нигилизм выражал себя не только в теоретических рассуждениях. Он существенно деформировал язык. Выражение «буржуазное» сопрягалось со словом «право» в качестве своего рода постоянного эпитета (словосочетание «социалистическое право» поначалу казалось абсурдным). Неискоренимо буржуазными выглядели и такие понятия, как «парламентаризм», «юридическое лицо», «формальное равенство». 39 1 См. подробнее: Хороший H.H. Источники советского государственного права на этапе становления социализма. Томск, 1986. С.84-85. Само слово «личность» (важнейшее в юридическом лексиконе) приобрело оттенок классово чуждого термина. В бытовой речи оно нередко использовалось в качестве осудительно-иронического ярлыка, а всерьез уместным считалось лишь в применении к выдающимся историческим деятелям. И наоборот, слово «масса» приобрело невиданную значительность. Оно нерасторжимо срослось с выражениями «народная», «трудящаяся», «революционная» и совершенно утратило изначально заложенный в него социально-критический смысл. Термин «массы» (или чаще «революционные массы») был широко распространен в правовых текстах и политических декларациях. Массы определялись в качестве субъекта политической и государственной деятельности. В «Декларации прав народов России» и «Декларации трудящегося и эксплуатируемого народа» коллективистские и групповые начала явно превалируют над индивидуалистическими. Солидарность, первоначально основанная на общих психологических установках и идеологии, позже стала поддерживаться преимущественно силовыми методами. Целесообразность как принцип стала неотъемлемым атрибутом советского общества. Если законность предполагает защиту индивидуальных прав субъекта, то целесообразность обеспечивает, прежде всего, правовую и организационную поддержку солидарности, т.е. единства общественного. Постепенно правовой нигилизм подчинил себе и сознание аппаратных верхов, и сознание трудящейся массы, на которую опиралась партия большевиков. Первое едва ли нуждается в пространных объяснениях: бюрократия на то и бюрократия, чтобы не испытывать восторга перед нормами, обеспечивающими личную независимость, деловую инициативу и гражданскую активность каждого члена общества. Иное дело правовой нигилизм (и притом радикальный, порой прямо-таки оголтелый) в среде самого рабочего класса, который еще совсем недавно убежденно боролся за социал-демократическую программу минимум и с воодушевлением принимал такое, например, суждение В.И. Ленина: «Буржуазная республика, пар |