|
общества, будь то торгово-промыш ленное сословие, инициативное крестьянство, или кто бы то ни было еще, воспринимались как разруш ение нравственных и духовных устоев жизни: «У тилитаризм оказался как бы на нелегальном положении. Он выступал антиподом нравственных принципов, дьявольской силой, разрушающей жизнь. И в этом смысле Россия представляла собой противоположность Западу, где рост утилитаризма па определенном этапе находил обоснование в философских, этических, религиозных систем ах».1 Художественная литература и публицистика XIX начала XX вв. свидетельствую т о том, что в России поддерживалось постоянное раздвоение между критикой мещ анства и буржуазности, с одной стороны, а с другой стремлением осмыслить материальную жизнь общ ества и найти ее подлинное место в системе ценностей. В России практицизм, умноженный наличную хозяйственную инициативу, как и везде, являлся предпосылкой становления частного предпринимательства. М ногие из знаменитых купеческих династий XIX в. имели крестьянские корпи или постепенно в несколько поколений, поднялись из мелких торговцев. Повседневный практицизм мелких торговцев, разбогатевш их крестьян леж ал в основе формирования значительной части русского предпринимательского класса. П ротиворечивость ценностей прагматизма и индивидуализма в российской культуре имела важнейшим последствием их выведение за пределы смыслового поля высш их духовных ценностей. Интенсивно развивающ аяся хозяйственная жизнь, вовлечение все больш его количества людей из разных сословий в активную предпринимательскую деятельность, рост влияния предпринимателей в общ естве сопровождались неизбежным распространением прагматических и индивидуалистических ориентации. Однако общ ественное сознание не воспринимало их в качестве нравственно и духовно состоятельных. В российской культуре, как и во всякой другой, присутствуют как практицизм и индивидуализм, рациональные установки па накопление богатства 1Ахиезер A.C. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск, Сибирский хронограф. 86 |
или кто бы то ни было еще, воспринимались как разрушение нравственных и духовных устоев жизни: «Утилитаризм оказался как бы на нелегальном положении. Он выступал антиподом нравственных принципов, дьявольской силой, разрушающей жизнь. И в этом смысле Россия представляла собой противоположность Западу, где рост утилитаризма на определенном этапе находил обоснование в философских, этических, религиозных системах». [14] Художественная литература и публицистика XIX — начала XX вв. свидетельствуют о том, что в России поддерживалось постоянное раздвоение между критикой мещанства и буржуазности, с одной стороны, а с другой — стремлением осмыслить материальную жизнь общества и найти ее подлинное место в системе ценностей. Критика распространялась не на практицизм вообще, а на его уродливые проявления. Вообще же литература и публицистика не только не чуждались конструктивного обсуждения проблем хозяйственной жизни, но и уделяли им значительное место. На страницах периодических изданий в пореформенный период развернулась полемика между сторонниками разных путей развития хозяйственной жизни России — промышленного и сельскохозяйственного с кустарными промыслами. Тс и другие демонстрировали не только живой интерес к хозяйственной жизни, ее глубокое знание, но и высокую заинтересованность в предмете: выступления обеих сторон характеризовались большой эмоциональностью и убежденностью. Известный ученый и банковский деятель профессор Московского университета И.К. Бабст (1823— 1881) писал о предпринимателе-промышпеннике как о единственной силе, способной «привести в движение материальные и интеллектуальные энергии общества», преодолеть традиционную патриархальность и рутину. Великий русский ученый Д.И. Менделеев горячо отстаивал идеи промышленного развития России как «истинный венец творений Петра, небывалый расцвет русских сил». Сторонники кустарных промыслов отстаивали их «подлинно народный» характер в противоположность порождаемой индустриализацией пролетаризации населения: «С политической точки зрения не расчет насаждать капиталистическое 116 денежного обращения и установление жесткой эмиссионной политики), таможенный протекционизм и поощрение экспорта. Русская художественная литература XIX века содержит немало свидетельств тому, что общество испытывало естественное уважение к инициативе, деловой сметке и справедливой расчетливости, восхищение отлаженным хозяйственным механизмом и приносимым им изобилием. Россия как бы жила ожиданием хозяина, трезвого практичного человека, способного организовать экономический, материальный мир, заставить его продуктивно работать с выгодой для себя и окружающих. Другое дело, что мы, в большинстве знакомые с тенденциозно отобранными и снабженными соответствующими комментариями произведениями того периода, часто забываем (или не знаем) о «буржуазных» романах П.Боборыкина, где чувствуется искреннее восхищение неустанным движением деловой жизни купеческой Москвы в противоположность тихому загниванию и уходу в небытие Москвы дворянской, об образах хозяина у Гоголя (Костанжогло, Муразов), Гончарова (Штольц), Мамина-Сибиряка (Привалов). В России практицизм, умноженный на личную хозяйственную инициативу, как и везде, являлся предпосылкой становления частного предпринимательства. Многие из знаменитых купеческих династий XIX в. имели крестьянские корни или постепенно в несколько поколений, поднялись из мелких торговцев (таковы были Абрикосовы, Гучковы, Губонины, Солдатенковы и многие другие известные фамилии). Повседневный практицизм мелких торговцев, ремесленников, разбогатевших крестьян лежал в основе формирования значительной части русского предпринимательского класса. Как подчеркивает, например В.В. Радаев, это индивидуальное частное хозяйство, главным образом мелкое и среднее, составляло «низовой» сегмент русского делового мира в противоположность крупному промышленному предпринимательству, как правило, в своем генезисе и функционировании тесно связанному с государством. На основе генезиса российского предпринимательства из двух источников и развития его в двух основных социокультурных измерениях 118 оформилась социальная неоднородность российского предпринимательства и двойственность его социальной позиции». [186] Одна группа российских предпринимателей была связана с государством, его протекционистской поддержкой и обслуживанием его потребностей, развивала крупную промышленность (в том числе и военную) и торговлю, транспорт, а также обслуживающие их финансовые учреждения. В целом для этой группы характерно слияние предпринимательской элиты с бюрократическим государственным аппаратом и высокая доля участия иностранного капитала. Вторая группа представляла собой слой негосударственного «низового» предпринимательства, тесно связанного как с общинной деревенской почвой, так и с постепенно отрывающейся от нее индивидуальной инициативой. Предприниматели этой группы обслуживали нужды населения, причем в первую очередь ориентировались на локальные рынки, поэтому развивали в основном легкую и пищевую промышленность. Центром индивидуального и «народного» предпринимательства являлась Москва, именно в таком качестве противопоставляемая Петербургу — не просто столичному «чиновничьему» городу, но центру связанного с государством и государственного, бюрократизированного предпринимательства. [16] О роли Московской промышленной области в хозяйственной жизни России свидетельствует тот факт, что в начале века на ее долю приходилось 11,5% торгово-промышленного оборота. [31] Именно в Московской деловой среде была особенно заметна высокая роль старообрядцев в развитии русского предпринимательства, которую мы подробно проанализируем в п.2.2 настоящего раздела. Противоречивость ценностей прагматизма и индивидуализма в русской культуре имела важнейшим последствием их выведение за пределы смыслового поля высших духовных ценностей. Интенсивно развивающаяся хозяйственная жизнь, вовлечение все большего количества людей из разных сословий в активную предпринимательскую деятельность, рост влияния предпринимателей в обществе сопровождались неизбежным распространением прагматических и индивидуалистических ориентации. Однако общественное сознание не 119 |