|
115 когда хозяин создавал в доме убранство, прошли, уступив место вынужденному конструированию домашнего пространства, в которой нет места индивидуальности хозяина. Такой принцип построения пространства он называет «функциональным», в котором все заполнено предлагаемыми культурой товарами, и даже не найдется места для простой подписи владельца. Так, во все, что предлагается культурой, намечается наступательное шествие моделей, которое дает их владельцу чувство могущества и собственного превосходства над обладаемыми им товарами, статусом которых наделяются и окружающие его люди тоже. Постулируемая таким образом идея превосходства человека над техническим прогрессом приводит к тому, что самого обладания становится мало, необходимым оказывается создание некоего культа «обладающего потребителя». При этом, все, что происходит, традиционно приписывается особенностям современных переходных процессов, под «маркой» которых происходит культурная деформация ценностей и потребностей. Впоследствии завершенность и функциональность предметов и вещей порождает существенный недостаток: подобная универсальность техническая цивилизация пытается компенсировать исчезновение человеческих отношений. Бодрийяр связывает эти отношения с так называемой «трудовой жестуалытостыо», цель которой компенсировать недостаток ирреальности в современном мире, символическую пустоту технического прогресса. «Жестуальное опосредование» характеризуется не только мышечно-нервной природой: в жесте таится богатая фаллическая символика, впоследствии выражаемая в различных схемах проникновения, сопротивления, оформления, 'фения. Моделью всех ритмических жестов, порождаемых культурой, становится сексуальная ритмика, которая и определяет впоследствии весь современный технологический прогресс: «Традиционные вещи и орудия, мобилизуя все наше тело для усилия и его завершения, отчасти вбирают в |
172 вать в них свой образ, и тогда, по ту сторону их практического применения, он сумеет спроецировать в них свою игру, свой расчет, свой дискурс, а эту игру осмыслить как некое послание другим и себе самому. На такой стадии вещи, образующие “среду”, совершенно меняют свой способ существования, и на смену социологии мебели приходит социология расстановки» (29; с. 31). Современная реклама порождает именно такой тип потребителя, который функционирует одновременно как актер и манипулятор, отчасти отражая свою индивидуальность в предлагаемых рекламой образах, которыми он насыщает свой мир. В том случае, если потребитель не соответствует создаваемому рекламой порядку, ему угрожают потерей благополучия, важной составляющей которого является удобство данного потребителя для социума. Размышляя об обществе, в котором роль потребителя играют окружающие его вещи, ученый считает, что времена, когда хозяин создавал в доме убранство, прошли, уступив место вынужденному конструированию домашнего пространства, в которой нет места индивидуальности хозяина. Такой принцип построения пространства он называет «функциональным», в котором все заполнено рекламируемыми товарами, и даже не найдется места для простой подписи владельца. В том, что предлагается рекламой, намечается наступательное шествие моделей, дающее их владельцу чувство могущества, собственного превосходства над обладаемыми товарами, статусом которых наделяются окружающие его люди. Постулируемый рекламой миф о превосходстве человека над техническим прогрессом приводит к тому, что самого обладания становится мало, необходимым оказывается создание мифологии обладающего потребителя. Новый тип отношенийрекламы и потребителя: человекрасстановки В качестве модели «человека расстановки» Бодрийяром позиционируется собственник, функционально использующий свое жилище, но при этом, 177 ной анальной агрессивности, сублимируемой в игре, дискурсе, упорядочении, классификации и дистрибуции» (33; с. 34). Потребность в мифологии в обществеразрушенного символического измерения, ориентированного на манипуляцию Завершенность и функциональность предметов и вещей имеет своим следствием существенный недостаток: подобная универсальность техническая цивилизация пытается компенсировать исчезновение мифологических отношений. Бодрийяр связывает эти отношения с так называемой «трудовой жестуальностыо», цель которой компенсировать недостаток ирреальности в современном мире, символическую пустоту технического прогресса. «Жестуальное опосредование» характеризуется не только мышечно-нервной природой: в жесте таится богатая фаллическая символика, впоследствии выражаемая в различных схемах проникновения, сопротивления, оформления, трения. Моделью всех ритмических жестов становится сексуальная ритмика, которая и определяет впоследствии весь современный технологический прогресс: «Традиционные вещи и орудия, мобилизуя все наше тело для усилия и его завершения, отчасти вбирают в себя глубинное либидозное содержание сексуального обмена (как это по-своему происходит и в танце,, и обрядах). В техническом же предмете все это подавляется и демобилизуется. То, что в трудовой жестуальности сублимировалось (а значит, символически реализовывалось), сегодня просто вытесняется. В современных технических системах ничего не осталось от анархично-зрелищного самопроизрастания стартшых вещей, которые могли стареть, которые наглядно демонстрировали свою работу» (33; с. 63). Современная автоматика, которую ученый называет «бездушной», позволяет потребителю выйти за пределы строгого соответствия продукта жесту, создавая, тем самым, «добавочный по отношению к жесту продукт». Ученый |