|
95 своему духу предел тем языком, что был оставлен нам другими людьми».1 Таким образом, мир и собственная жизнь открываются человеку лишь в виде историй и рассказов о них. Так и вся человеческая история видится Рорти как буквализация метафор, представляющая собой смену одних метафор другими, замену устаревших описаний мира и человека новыми мировоззренческими описаниями, что требует своего понимания и концептуализации, осуществляемых философией. История нашей культуры подобна истории кораллового рифа. Старые метафоры постоянно мертвеют в буквальности, а затем служат платформой и фоном для новых метафор. Такая аналогия позволяет мыслить культуру как нечто сформировавшееся, как результат множества случайностей. Поэтому научные революции можно рассматривать как метафорическое переописание природы, а не как постижение ее внутренней сущности.2 В свою очередь все философские системы, когда-либо создававшиеся и создаваемые, представляют собой метафоры. История развития философской мысли также выглядит как смена одних метафор другими. Причем замена одного повествования осуществляется не в результате поиска аргументации, подтверждающей истинность и возвышающей один словарь и опровергающей другой, а путем переописания одних вещей другими. Под переописанием понимается языковая игра, игра в смыслы, основанная на постоянном стремлении к новизне, в которой важную роль играет человеческое воображение. Поэтому в описании мира «побеждает» не тот словарь, который открывает истину, а тот, который способен сказать новое слово относительно того, что людям нужно и должно делать. В деле переописания философия играет важную роль, следовательно, она, включаясь в игру по поиску новых идей, выполняет в культуре игровую функцию. Гегелевское определение философии как «эпохи, схваченной в мыс1 Рорти Р. Случайность, ирония, солидарность. М., 1996. С.58. 2 Там же. -С.38. |
Под «конечным словарем» Р. Рорти понимает запас слов, с помощью которых человек оправдывает свои действия, убеждения и рассказывает истории своей жизни с позиций прошлого или будущего. Человек не может выйти за пределы своего «конечного словаря», так как вне языка и текста ничего не существует, но он может раздвигать его границы, совершенствуя свой язык. «Творить свой собственный дух, значит творить свой собственный язык, а не устанавливать своему духу предел тем языком, что был оставлен нам другими людьми».1 Таким образом, мир и собственная жизнь открываются человеку лишь в виде историй и рассказов о них. Так и вся человеческая история видится Рорти как буквализация метафор, представляющая собой смену одних метафор другими, замену устаревших описаний мира и человека новыми мировоззренческими описаниями, что требует своего понимания и концептуализации, осуществляемых философией. История нашей культуры подобна истории кораллового рифа. Старые метафоры постоянно мертвеют в буквальности, а затем служат платформой и фоном для новых метафор. Такая аналогия позволяет мыслить культуру как нечто сформировавшееся, как результат множества случайностей. Поэтому научные революции можно рассматривать как метафорическое переописание природы, а не как постижение ее внутренней сущности.1 2 В свою очередь все философские системы, когда-либо создававшиеся и создаваемые, представляют собой метафоры. История развития философской мысли также выглядит как смена одних метафор другими. Причем замена одного повествования осуществляется не в результате поиска аргументации, подтверждающей истинность и возвышающей один словарь и опровергающей другой, а путем переописания одних вещей другими. Под переописанием понимается языковая игра, игра в смыслы, основанная на постоянном стремлении к новизне, в которой важную роль играет человеческое воображение. Поэтому в описании мира «побеждает» не тот словарь, который от118 1 Рорти Р. Случайность, ирония, солидарность. -М., 1996. -С.58. 2 Рорти Р. Случайность, ирония, солидарность. М., 1996. С.38. крывает истину, а тот, который способен сказать новое слово относительно того, что людям нужно и должно делать. В деле переописания философия играет важную роль, следовательно, она, включаясь в игру по поиску новых идей, выполняет в культуре игровую функцию. Гегелевское определение философии как «эпохи, схваченной в мысли» Р. Рорти истолковывает следующим образом: «нахождение описания всех характерных вещей своего времени, которыми дорожишь превыше всего, с которыми себя непоколебимо идентифицируешь, описание, которое будет служить описанием цели, по отношению к которой исторические проекты, приведшие к определенной эпохе, были средством».1 Назначение философии заключается в переописании множества вещей до тех пор, пока не будет создан образец лингвистического поведения, который выберет новое поколение, но который также не будет являться окончательным. Игровую функцию, связанную со смыслообразованием в культуре, философия выполняет в процессе создания концептов. По мнению Ж. Делеза и Ф. Гватгари, философия представляет собой игру в творчество, конструирование концептов. Если Р. Рорти смотрит на историю философии как на смену метафор, то они пересматривают историю философии и истолковывают ее как смену одних концептов друг ими. Концепт Ж. Делез и Ф. Гваттари определяют как событие, обладающее философской значимостью. Концепт это «чистое событие, не совпадающее с тем состоянием вещей, в котором оно воплощается. Всякий раз выделять событие из вещей и живых существ — такова задача философии, когда она создает концепты и целостности».1 2 Каждому концепту соответствует свой план имманснции, то есть образ мысли, посредством которого она сама себя представляет. В качестве примеров концептов он.ч приводят концепт Единого у Платона, концепт Декарта «Я мыслю, следовательно, существую». В истории философии выделяются следующие планы имманенции: созерцание в Античности, рефлексия в 119 1 Рорти Р. Случайность, ирония, солидарность. М., 1996. С.85. 2 Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб, 1998. С.46. |