жарные мероприятия, управление хозяйством сельских обществ, сбор податей и выполнение повинностей (прежде всего, рекрутской)134. Деятельность органов крестьянского самоуправления контролировалась не только чиновниками от казны, но и громоздким бюрократическим аппаратом, содержание которых возлагалось на тех же крестьян. Как отмечает Л.Е. Лаптева, включение традиционных структур (имеются в виду общины) и сложившихся обычаев в официальную систему управления и действовавшего позитивного права происходило методами санкционирования и инкорпорации. При этом традиционные системы управления на местах использовались не столько для повышения эффективности управления, сколько для укрепления административной вертикали и, в конечном счете, сохранения самодержавия. Лишенные привычной автономии, вовлеченные в чуждую для такой автономии фискальную и полицейскую деятельность, традиционные институты постепенно деградировали. Наделяя крестьянское самоуправление обширными полицейскими полномочиями, власти предполагали не только сэкономить на сельском управлении, но и постепенно приучить крестьян к мысли об удобстве и справедливости управления по закону. На практике же к концу века эта форма общественного самоуправления оказалась дискредитированной в глазах населения. За неимением достаточных ресурсов, волостные учреждения (за редким исключением) вынуждены были сосредоточиться на полицейской и фискальной деятельности, оставляя в стороне защиту прав, социально-экономическое развитие и т.д.135 Что касается традиционных общин народов, проживающих в пределах нынешнего Южного федерального округа, то здесь эти процессы несколько отличались. Законодательство второй половины XIX в. шло по пути санкционирования традиционных форм общественного управления низового уровня и широко использовало в качестве источника обычное право традиционных народов. Общественное управление в аульных обществах горского населе,м См.: Еремян В.В., Федоров М.В. Указ. соч. 1,5 Лаптева Л.Е. Местное управление в пореформенной России (1864-1905 гг.): историко-правовое исследование. Автореф. дисс... д-ра юрид. наук: 12.00.01. М.. 2002. с. 14. 39. 72 |
бернских и уездных по крестьянским делам учреждениях»109. «Положение», по существу, закрепляло дворянский контроль за крестьянским самоуправлением, так как все должности в этих учреждениях мировые посредники, уездные мировые съезды и губернские по крестьянским делам присутствия замещались потомственными дворянами-помещиками и представителями губернской администрации. Из всех учреждаемых органов дворянского контроля наибольшее значение приобретал мировой посредник, в полномочия которого, наряду с распорядительными действиями по крестьянским делам и разрешением споров, входили некоторые прерогативы судебно-административного характера, так как именно он налагал взыскания, удалял (правда, лишь временно) лиц крестьянского управления от должности и т. д.110. В сферу полномочий крестьянского общественного самоуправления входило “народное числение”, “контроль за делами веры”, охрана общественного порядка, безопасность лиц и имущества, паспортный контроль, дела по врачебному благоустройству, народное продовольствие, противопожарные мероприятия, управление хозяйством сельских обществ, сбор податей и выполнение повинностей (прежде всего, рекрутской)111. Деятельность органов крестьянского самоуправления контролировалась не только чиновниками от казны, но и громоздким бюрократическим аппаратом, содержание которых возлагалось на тех же крестьян. Как отмечает Л.Е. Лаптева, включение традиционных структур (имеются в виду общины) и сложившихся обычаев в официальную систему управления и действовавшего позитивного права происходило методами санкционирования и инкорпорации. При этом традиционные системы управления на местах использовались не столько для повышения эффективности управления, сколько для укрепления административной вертикали и, в конечном счете, сохранения самодержавия. Лишенные привычной автономии, вовлеченные в чуждую для такой автономии фискальную и полицейскую деятельность, традиционные ин109 Там же. 110 см.: Татищев С. С. Указ. соч. с. 419-420. 111 см.: Еремян В.В., Федоров М.В. Указ. соч. 59 статуты постепенно деградировали. Наделяя крестьянское самоуправление обширными полицейскими полномочиями, власти предполагали не только сэкономить на сельском управлении, но и постепенно приучить крестьян к мысли об удобстве и справедливости управления по закону. На практике же к концу века эта форма общественного самоуправления оказалась дискредитированной в глазах населения. За неимением достаточных ресурсов, волостные учреждения (за редким исключением) вынуждены были сосредоточиться на полицейской и фискальной деятельности, оставляя в стороне защиту прав, социальноэкономическое развитие и т.д.112 Что касается традиционных общин народов, проживающих в пределах нынешнего Южного федерального округа, то здесь эти процессы несколько отличались. Законодательство второй половины XIX в. шло по пути санкционирования традиционных форм общественного управления низового уровня и широко использовало в качестве источника обычное право традиционных народов. Общественное управление в аульных обществах горского населения, а также в слободах, находящихся при военных штаб-квартирах, крепостях и укреплениях, устанавливалось Временными правилами, утвержденными наместником кавказским 30 декабря 1870 г. Аналогичным образом строилось аульное управление в Степных областях. В наиболее чистом виде родовой быт сохранился в общинах чеченцев и ингушей. К особенностям организации управления жизнью этих общин относились: патронимическая форма патриархально-родовой организации; особое уважение старших в роде, их ведущая роль в разрешении домашних и межродовых конфликтов (в форме арбитража); фактическое отсутствие сословной иерархии и надобщинных институтов власти; отсутствие форм эксплуатации в земельных отношениях (платить за землю считалось позором). Горские народы к моменту распространения на них имперской власти еще не создали своей государственности, и в этом смысле «внешней» силы и «высшей» судебной вла112 Лаптева Л.Е. Местное управление в пореформенной России (1864-1905 гг.): историко-правовое исследование. Автореф. дисс... д-ра юрид. наук: 12.00.01. М., 2002. с. 14,39. 60 |