|
Брюсов отмечает в герое «очень много старинных предрассудков»215, «мировоззрение крайне противоречивое»216. Если эту «критику» своего героя обернуть в положение, принцип, то она будет означать теоретическое положение Брюсова о необходимости, чтобы в образе главных героев отражались и главные черты и противоречия эпохи: XVI век в Германии и отличался противоречивостью, в которой сплелись гуманизм Возрождения и мракобесие средневековья. Вот почему вполне «приемлет» Брюсов тот факт, что «автор» (Рупрехт) «только следовал лучшим умам своего времени»217. Вымышленный герой, по Брюсову, должен «выглядеть» как исторический, как действительное лицо истории, воплотить лучшее из эпохи. Итак, Брюсов предельно объективирует биографическую ситуацию, воплощая ее через ряд ступеней опосредования между собой и литературным героем, в образе книги полиграфически оформленного предмета. Вместе с тем, игра двусмысленностью сохраняется, так как каждая из масок Рупрехта, переводчикаиздателя, комментатора, иллюстратора — сохраняет что-то от самого Брюсова. Принцип антилогии сохраняется и в элементах “внешней” формы романа. Так, осмыслено авторство Посвящения. Указание в скобках “Перевод Брюсова” отделяет автора романа от автора “Правдивой повести”. Но содержание Посвящения (“женщине светлой, безумной, несчастной, которая возлюбила много и от любви погибла”) — вполне автобиографично. В главе IV дается рисунок помещения, в котором жили герои. Подпись “Жилище в Кельне Рупрехта и Ренаты” указывает на Брюсова как автора рисунка; но обозначение на плане одной из комнат — “Моя” заставляет приписать рисунок Рупрехту. Совмещение “я” и “он” в пределах одного элемента романа свидетельствует о неслиянности — нераздельности автора и героя. Таким образом, Брюсову принципиально важна внешняя, материализованная форма его романа как книги, как элемента третьего аспекта художественной культуры 218 аспекта институционального . 25Там же. С.215. 216Там же. С.216. 217Там же. 218 Каган М.С. Искусство как феномен культуры.// Искусство в системе культуры. Л., 1987. С.8. 100 |
квизиции она стоит, “сгибаясь как стебель под ветром” [20, С.2701; она может быть суровой и непреклонной, 46 стуже 99 [20, С.52]; пустые надежды Рупрехта “пустоцветы”, поникшие головами к земле от засухи [20, С.124]. Цикл “Из ада изведенные” входит в книгу стихов с названием, также напоминающем о виньетках Stephanos”. Вариацией растительного мотива можно считать мотив ткани, “свитой”, сотканной из пряжи: душа Ренаты 66вся сотканная из противоречии и неожиданностей, как ткань из разноцветной пряжи” [20, С.53]. Брюсов использует такие “оформительские”, декоративные элементы, которые одновременно были общими и для искусства готики, и для произведений модерна. А.Левинсон в журнале “Современный мир” (1909, №3) писал: “Если в книге и есть большое искусство, то искусство это прикладное... Берешь в руки роман, а в руках остается как бы один переплет. Но переплет из прекрасного желтоватого пергамента под старину, с потемневшим тиснением, кабалистическими знаками” и чеканными застежками (цит. по: [20, С.347]). Для этого критика впечатление от “Огненного ангела” как книги перевесило ощущение живости художественного мира романа. Итак, Брюсов предельно объективирует биографическую ситуацию, воплощая ее, через ряд ступеней опосредования между собой и литературным героем, в образе книги полиграфически оформленного предмета. Вместе с тем игра “двусмысленностью” сохраняется, так как каждая из масок Рупрехта, переводчика-издателя, комментатора, иллюстратора сохраняет что-то от самого Брюсова. Принцип антилогии сохраняется и в элементах “внешней” формы романа. Так, двусмысленно авторство Посвящения. Указание в скобках Ф “Перевод Брюсова” отделяет автора романа от автора “Правдивой повести”. Но содержание посвящения (“женщине светлой, безумной, несчастной, которая возлюбила много и от любви погибла”) вполне автобиографично. В главе IV дается рисунок помещения, в котором жили герои. Подпись “Жилище в Кельне Рупрехта и Ренаты” указывает на Брюсова как автора рисунка; но обозначение на плане одной из комнат “Моя” заставляет приписать рисунок Рупрехту. Совмещение “я” и “он” в пределах одного элемента романа свидетельствует о неслиянности нераздельности автора и героя. Таким образом, Брюсову принципиально важна внешняя, материализованная форма его романа как книги, как элемента третьего аспекта художественной культуры аспекта институционального [66]. Бронислава Погорелова, младшая сестра жены Брюсова, вспоминает о внимании писателя к печатному тексту его |