Проверяемый текст
Барковская Нина Владимировна; Поэтика символистского романа (Диссертация 1996)
[стр. 104]

природных явлений...
Как магия, так и наука, открывают перед тем, кто знает, причины вещей и может прикоснуться к тайным пружинам, приводящим в движение огромный и сложный механизм природы, перспективы, кажущиеся 991 безграничными» .
Мистическая (ноуменальная) сторона магии вызывает у Рупрехта скептическое отношение, как и все ноуменальное.
Именно в этом отличие Рупрехта от Агриппы, встрече с которым посвящено в романе немало страниц.
Итак, кроме всего вышесказанного, Рупрехт герой, переходящий грань, черту, отделяющую мир обыденный от мира магического.
Рупрехт герой “пограничной ситуации”, которому ведомы оба мира, и оба для него одинаково реальны.
Он пытается вооружиться силами знания, хочет “попытать свои силы в
999 открытой борьбе с духами тьмы” , но дерзкая попытка не остается безнаказанной: столкновение с демонической любовной страстью испепеляет душу Рупрехта, для него становится недостижимым идиллический мир отчего дома, он вынужден, навсегда потеряв Ренату, отправиться за океан, в Мексику, где его самого ожидает смерть.
(Отметим, что в древней культуре майя, в мексиканских храмах, Брюсов усматривал аналогии с той древней египетской и критской оккультной наукой,
223 которая ожила в мистических учениях средневековья .
Перед началом занятий магией Рената предупреждала: “Ты не знаешь, Рупрехт, той области, куда хочешь вступить.
Там нет ничего, кроме ужаса, и маги — это самые несчастные из людей.
Маг живет под постоянной угрозой мучительной смерти, только неусыпной деятельностью и крайним напряжением воли
удерживая яростных духов, готовых каждую минуту растерзать его звериными челюстями.
Целый сонм враждебных чудовищ стережет каждый шаг мага и следит, не забудет ли он, не упустит ли он какую-либо маленькую предосторожность, чтобы хищно ринуться на него...”224
Завершая рассказ о “жестоких мучительствах” и “тягостных испытаниях”, Рупрехт клянется, что никогда больше “не попытается переступить священную грань, отделяющую наш мир от темной области, где витают духи и демоны”.
Но от демонического мира в своей душе от обжигающей любви к Ренате — он не отрекается, хотя воспоминания о ней
наполняют его “тоской и томлением”225.
22Фрэзер Д.
Золотая ветвь.
М., 1980.
С.
61— 62.
222Брюсов В.Я.
Огненный ангел.
// Брюсов В.
Я.
Собр.
соч.: в 7тт.
Т.4.С.87.
223Брюсов В.Я.
Собр.
соч.: в 7тт.
Т.1.
С.364-372.
224Брюсов В.Я.
Огненный ангел.
// Брюсов В.Я.
Собр.
соч.: в 7тт.
T.4.
С.89-90.
225Там же.
С.302.
104
[стр. 103]

отчетливо проводится противопоставление “дневного” и “ночного состоянии души, трактованное ее [ИСЛОВИЯ пскому изданию как противоречие между возрожденческим гуманизмом и старинными предрассудками средневековья в сознании Рупрехта автора Правдивой повести” [20, С.8-9].
В “дневном” мире, мире без Ренаты, Рупрехт чувствует себя свободным: “днем мы были совсем другими людьми” [20, С.49]; он испытывает “такое ощущение, словно из темного погреба вдруг вышел на ясный свет” [20, С.112], слова Ганса Вейера разгоняют туман таинственного и чудесного: ссС настоящим удивлением спрашивал я себя, как мог я в течение четверти года не выходить из круга демонов и дьяволов, я, привыкшии к ясному и отчетливому миру...
” [20, С.134].
Но не менее реален для героя и мир “ночной” мир любви к Ренате.
Помимо воли он подчиняется словам приказам едва знакомой женщины [20, С.36], он “ошеломлен”, он “весь под чарами” [20, С.45]; “душа...
в огне и ум не в состоянии...
говорить” [20, С.49].
Его “убеждение в реальности магических явлений” почерпнуто “из опыта” [20, С.435].
Более того, когда во время магического опыта доктора Фауста в замке графа фон Веллена скептически настроенный рыцарь Роберт схватил сгустившийся из облака тумана призрак Елены и явление исчезло, то в руках Роберта остался шелковый лоскут темно-пурпурового одеяния Елены Греческой [20, С.227].
Итак, Рупрехт герой, переходящий грань, черту, отделяющую мир обыденный от мира магического.
Рупрехт герой “пограничной ситуации”, которому ведомы оба мира, и оба для него одинаково реальны.
Он пытается вооружиться силами знания, хочет “попытать свои силы в
открытой борьбе с духами тьмы” [20, С.87], но дерзкая попытка не остается безнаказанной: столкновение с демонической любовной страстью испепеляет душу Рупрехта, для него навсегда потерян идиллический мир отчего дома, он вынужден, навсегда потеряв Ренату, отправиться за океан, в Мексику, где его самого ожидает смерть.
(Отметим, что в древней культуре майя, в мексиканских храмах Брюсов усматривал аналогии с той древней египетской и критской оккультной наукой,
которая ожила в мистических учениях средневековья [30, С.364-372].
Перед началом занятий магией Рената предупреждала: “Ты не знаешь, Рупрехт, той области, куда хочешь вступить.
Там нет ничего, кроме ужаса, и маги это самые несчастные из людей.
Маг живет под постоянной угрозой мучительной смерти, только неусыпной деятельностью и крайним напряжением воли
удержи4 .
вая яростных духов, готовых каждую минуту растерзать его звериными челюстя

[стр.,104]

ми.
Целый сонм враждебных чудовищ стережет каждый шаг мага и следит, не забудет ли он, не упустит ли он какую-либо маленькую предосторожность, чтобы хищно ринуться на него...”
[20, С.89-90].
Завершая рассказ о “жестоких мучительствах” и “тягостных испытаниях”, Рупрехт клянется, что никогда больше “не попытается переступить священную грань, отделяющую наш мир от темной области, где витают духи и демоны”.
Но от демонического мира в своей душе от обжигающей любви к Ренате он не отрекается, хотя воспоминания о ней
наполня■Ч ют его “тоской и томлением” [20, С.3021.
Итак, коллизия романа во многом повторяет сюжет лирического цикла.
Вместе с тем, романный мир весьма отличается от поэтического варианта, и это отличие заключается в принципиальной его двусмысленности.
Если герой # цикла полностью отказывается от трезвого рационализма, погружаясь в бездну и хаос как таинственную первооснову бытия, то в Рупрехте сильно аналитическое, наблюдающее начало.
Первоначально историю с Ренатой он легкомысленно воспринял как легкую игру, маленькое дорожное приключение.
Опыты церемониальной магии он предпринял, как эксперимент.
С любопытством приглядывается он к Фаусту.
“Лукавый голос любопытства” [20, С.72], “соблазн любопытства” [20, С.76] вот та сила, которая не в меньшей степени, чем любовь к Ренате, управляет Рупрехтом.
Любопытство удерживает героя на грани “дневного” и “ночного” миров, не позволяя ему полностью погрузиться в мир мрака, сохраняя дистанцию отстраненности от собственных душевных страданий, Двойное зрение, присущее Рупрехту, обусловливает двойственность восприятия многих событий и явлений, которые также оказываются фокусом преломления реального и ирреального миров.
Так, Рупрехта поразило, что незнакомая с ним Рената при первой же встрече назвала его по имени; потом он сообразил, что она могла услышать его, когда Рупрехт называл себя хозяйке гостиницы.
С другой стороны, Рената в этот момент испытывала то состояние ясновидения, которое предшествует припадку эпилепсии.
Таинственные стуки, слышимые ночью в комнате, Рената объяснила сначала как проделки малых демонов, позднее призналась, что стучала в стену сама, мистифицируя Рупрехта.
Однако стуки сопровождали и спиритический сеанс доктора Фауста в замке барона фон Веллена, Рупрехт не утверждает точно, но склоняется не к “простому и естественному” объяснению стуков, а к мистическому [20, С.581.
Неясно, чем был полет Рупрехта на шабаш “страшной правдой или •* страшным кошмаром, созданием воображения99 ДВОЙНОМ

[Back]