|
Метаисторически мыслящий философ рассматривает не события, а “стилистику” эпохи, единство форм мышления, сходство форм в живописи с формами войны, техники, религии и т.д. Культурная эпоха, взятая метаисторически, анализируется как целостность. Каждая культура, проходя стадии детства, юности, зрелости, увядания, самобытна. История — не линейный прогресс, а круговорот; история циклична. Основной прием исследования — аналогии, ассоциации. Эти отношения в длительных исторических периодах выступают не как формации, а как перманентная трансформация, процесс самораскрытия и самоизживания нерасчленимого целого, тотальности. Череда их и ритм определены в итоге “извне”, “космическим «288 тактом... Поздний Рим был особенно притягателен для символистов с их метаисторизмом, так как “мировая история — это в значительной степени метаморфозы римского основания”289. Для символистов он олицетворение г державности и символ мировой любви, ибо в зеркальном отражении “Roma есть Amor”290. Создавая исторический фон романа, Брюсов гораздо подробнее, чем в «Огненном ангеле» воспроизводит детали прошлого. Автор подробно описывает быт древнего Рима, политическую обстановку в стране. Все это сопровождается обстоятельными комментариями, занимающими в современном издании романа 90 страниц. К роману приложен даже список 96 источников (издания античных авторов в подлинниках, в переводах, новые исследования, справочные материалы). На первый взгляд создается иллюзия реалистического произведения, каковым его считает один из первых исследователей прозы писателя С.Д. Абрамович291. И все же это только иллюзия. Роман не выпадает из поэтики символизма, история не управляет сюжетом, а уж об историческом детерминизме, характерном для реалистического романа, и говорить не приходится. Чем же вызвано изменение поэтики, обилие исторических (бытовых) реалий. Думается тем, что, в отличие от героев «Огненного ангела», ощущающих и феноменальный, и ноуменальный миры, персонажи нового романа Юний и Гесперия 288Тавризян Г.М. О. Шпнеглер, Й Хейзинга: две концепции кризиса культуры. М., 1989. С.39. 289Уколова В.П. Поздний Рим. Пять портретов. М., 1992. С.З. 290Там же. С.4. *701 Абрамович С.Д. Историческая проза В. Брюсова.// Автореф.дис.канд.филолог.наук. Львов, 1974. С. 14. 125 |
единство форм мышления, сходство форм в живописи с формами войны, техники, религии и т.д. Культурная эпоха, взятая метаисторически, анализируется как целостность. О.Шпенглер усматривает выражение такой целостности в “прасимволе”, ключевом понятии, дающем универсальное объяснение всей культурной эпохе. Каждая культура, проходя стадии детства, юности, зрелости, увядания, самобытна. История не линейный прогресс, а круговорот; истоаналогии, ассоциациирия циклична. Основной прием исследования Г.М.Тавризян пишет, что в бесконечной шпенглеровской “перекличке культур... запечатлевается не история, а смена картин, состояний общества, наподобие смены кинематографических планов... Эти отношения в длительных исторических периодах выступают не как формации, а как перманентная трансформация, процесс самораскрытия и самоизживания нерасчленимого целого, тотальности. Череда их и ритм определены в итоге “извне”, космическим тактом...” [80]. Кинематографический монтаж обзор эпох характерен и для брюсовского цикла стилизаций поэзии всех времен “Сны человечества”, и для про-« заической серии “Фильмы веков” [81]. “Алтарь Победы” и “Юпитер поверженный” аналогичны “Огненному ангелу”: и там, и там любовный “треугольник” в сюжете развертывается в эпохи смены, борьбы двух миросозерцаний, аналогичные, в конечном счете, эпохе рубежа XIX-XX веков в России. Поздний Рим был особенно притягателен для символистов с их метаисторизмом, т.к. “мировая история это в значительной степени метаморфозы римского основания” [82]. Для символистов он “олицетворение державности и символ мировой любви, ибо в зеркальном отражении Roma есть Amor” [83]. Эпоха, изображенная в романе “Алтарь Победы”, это эпоха грани между культурой античной и христианской, когда элементы разных миросозерцании эклектично перепутались. Нищие просят милостыню: кто “ради Христа”, кто “во имя Юпитера” [74, С.18]. Архитектура, по мнению героя романа, Юния Децима, обличала все отсутствие вкуса его времени: “К старинным зданиям здесь были приставлены, без всякой гармонии, новые, и различные стили отдельных частей дворца неприятно враждовали между собой” [74, С. 134]. Император Грациан в этом дворце одет не в римскую тогу, а в скифское одеяние с мехом, наподобие своих аланских телохранителей [74, С.138]. Римские площади заполнены чужеземцами и сбродом, бедняками, готовыми предложить свои услуги любому наемщику для чего угодно [74, С.77]. Даже у Флавиана исчезли трезвость и ясность ума: “В его голове смешались все религии |