|
I \ } % строители наших душ, хозяева нашей земли. Искусство, влияя на массы, становится “жизнестроением”377. Волевое, творческое усилие автора самое ценное в произведении искусства требует особой поэтики. В новом искусстве, полагает Сологуб, “художественная ценность динамическая, становящаяся”378. Образы должны в самих себе “нести историю своего происхождения”379, т.е. должны создавать ощущение бесконечно творимой, а не раз и навсегда сотворенной жизни легенды. Ф.Сологуб различает два типа “творения легенды”, два полюса, к которым тяготеют художники. В статьях (“Мечта Дон-Кихота (Айседора Дункан)”, “Демоны поэтов”), в романах и пьесах вновь и вновь возвращается он к своей концепции, различающей “лирическое Нет” и “ироническое Да” в отношении художника к действительности. “Один полюс лирическое забвение данного мира, отрицание его скудных и скучных двух берегов, вечно текущей обыденности и вечно 4^ ??380 возвращающейся ежедневности, вечное стремление к тому, чего нет . Отсюда отчетливое разграничение двух планов: низменно-безобразного и высокого, прекрасного, в которых живут созданные им образы. Эти два мира писатель определил образами из любимого им “Дон Кихота” Сервантеса: девки Альдонсы (“бабищи румяной и дебелой”) и Дульцинеи (та же Альдонса, преображенная воображением странствующего рыцаря Дон Кихота в благородную даму сердца). Задача творца, по Сологубу, “дульцинировать” мир. Это единственная защита от пошлости земной жизни. В романах Сологуб стремится сказать миру “ироническое Да”: “Подойти покорно к явлениям жизни, сказать всему да, принять и утвердить до конца все „381 являемое... В отличие от реалистического и от романтического искусства, символизм должен принять и Альдонсу, и Дульцинею: “В каждом земном, грубом упоении ООО таинственно явлены красота и восторг” . Такую эстетическую позицию Сологуб называет “мистической иронией”, суть которой заключается в принятии мира, но не в обыденном, а преображенном виде, 377Там же. С. 192. 378Сологуб Ф. Творимая легенда. СПб., М., 1991. С.202. 379Там же. С.201. 380Там же. С.165. 38'Там же. С. 164. 382Там же. С.198. 146 |
ва их вплелись в ткань нашей речи, мысли их овладели нашим мозгом, чувства их воцарились в нашей душе. Они заставили нас перенимать их привычки и жесты, их костюмы и быт” ибо сознание обычных людей состоит из чужих слов, мнений, привычек, чужой лжи и чужой правды [19, С.180-181]. Искусство, влияя на массы, становится “жизнестроением” [19, СД92]. Волевое, творческое усилие автора самое ценное в произведении искусства требует особой поэтики. В новом искусстве, полагает Сологуб, “художественная ценность динамическая, становящаяся” [19, С.202], образы должны в самих себе “нести историю своего происхождения” [19, С.201], т.е. должны создавать ощущение бесконечно творимой, а не раз и навсегда сотворенной жизни легенды. Ф.Сологуб различает два типа “творения легенды”, два полюса, к которым тяготеют художники. В статьях (“Мечта Дон-Кихота (Айседора Дункан)”, ((Демоны поэтов”), в романах и пьесах вновь и вновь возвращается он к своей концепции, различающей “лирическое Нет” и “ ироническое Да” в отношении художника к действительности. “Один полюс лирическое забвение данного мира, отрицание его скудных и скучных двух берегов, вечно текущей обыденности, и вечно возвращающейся ежедневности, вечное стремление к тому, чего нет. (...) Вечный выразитель лирического отношения к миру Дон-Кихот знал, конечно, что Альдонса только Альдонса, простая крестьянка с вульгарными привычками и узким кругозором ограниченного существования. Но на что же ему Альдонса? И что ему Альдонса? Альдонсы нет! Альдонсы не надо. Альдонса нелепая случайность, мгновенный и мгновенно изживаемый каприз пьяной Айсы. Альдонса образ, пленительный для ее деревенских женихов, которым нужна работящая хозяйка. Дон-Кихоту, лирическому поэту, ангелу, говорящему жизни вечное нет, надо над мгновенною и случайною Альдонсою воздвигнуть иной, милый, вечный образ. Данное в грубом опыте дивно преображается, и над грубою Альдонсою восстает прекрасная Дульцинея Тобозская... Это отрицающей 99 [19, С.162-163]. Таким было раннее творчество самого Сологуба. Но, говорит писатель, “в эту область лирического нет ныне я не пойду” [19, С. 163]. На вершинах лирики обнажается роковая противоречивость и двусмысленность мира “и приходит ирония” [19, С.165]. В романах Сологуб стремится сказать миру “ироническое Да”: “Подойти покорно к явлениям жизни, сказать всему да, принять и утвердить до конца все являемое...” [19, С.164]. В программной статье “Искусство наших дней” (1915) Сологуб утверждает, что для “натурализма” существует только Альдонса, для “лирики” только Дульцинея. В отличие от реалистического и романтического искусства, символизм должен принять и Альдонсу, и Дульцинею: “В каждом земном, грубом упоении таинственно явлены красота и восторг” [19, С.198]. Такую эстетическую позицию Сологуб называет “мистической иронией”, суть которой заключается в принятии мира, но не в обыденном, а преображенном виде, когда за иронически очерченной завесой случайностей сквозит “вечный мир свободы”. Символизм, как искусство философическое, “прозревает мир сущностей за миром явлений” [19, С.189], соединяет “вечное, непреходящее с временным ” [19, С.186]. Достигается такой синтез благодаря волевому, творческому усилию художника. Итак, по мнению Ф.Сологуба, для символиста нет недостойных, грязных или низких предметов все может стать материалом для творчества [19, С.202]. Символическое искусство не отвращается от жизни: в романах А.Белого точно изображен быт, в романах В.Брюсова история [19, С.174]. Однако исходный материал затем философски осмысляется образ жен обладать двойной точностью. Он должен и сам быть точным изображением, чтобы не стать образом случайным... Кроме того, образ должен быть взят в точном отношении его с другими предметами предметного мира, должен быть поставлен в чертеже мира на свое надлежащее место. Только тогда он будет способствовать выражению наиболее общего миропонимания в данное время” [19, С.173] т.е. образ должен быть типическим, и действительно, Сологуб заявляет, что “наиболее законной формой символического искусства является реализм” [19, С.173]. Но для Сологуба важнейшим этапом творческого процесса представляется не только типизация, но и мистической “озарение некрасивого и обычного, вознесение его к вершинам жизни и счастья” [19, С.199-200]. Если в романах-притчах Мережковского и в романах-стилизациях Брюсова существовала установка на “правдивость” истории, то романы Сологуба творимые легенды. Концепированный автор в романах Сологуба не философпророк (как у Мережковского), не переводчик, издатель, стилизатор (как у Брюсова), это “поэт вдохновенный творец, чародей и мечтатель” [19, С.160]. Краткий обзор философских и эстетических взглядов Сологуба позволяет сделать вывод о том, что на уровне художественного сознания (т.е. творческих установок) у этого писателя происходит дальнейшее развитие принциповЬ раннего символизма, представленного романами Мережковского и Брюсова. Символистское миропонимание у Сологуба приобретает отчетливо экзистен |