Делая героем своих произведений обыкновенного человека, живущего в конкретное историческое время, в конкретных обстоятельствах русской провинции, Сологуб не отвергает принципов реалистической типизации. Но приемы реалистической образности используются им только на “верхнем”, предметнофабульном, непосредственно данном в тексте уровне содержания. Глубинное содержание образов по-символистски метаисторично. В отличие от своих предшественников, Сологуб не только актуализирует древние мифы, но и стремится к созданию мифов новых, объясняющих современную действительность (неомифологизм). В мифологизме Сологуба поэтому ярче выражено субъективно-личностное, индивидуальное начало. Писатель настаивает на волевом, активном характере нового (прежде всего своего) искусства. Сологуб отчетливо осознал многослойность образа-символа и его текучесть: “...образ стремится стать символом, то есть стремится к тому, чтобы вместить в себя многозначительное содержание, стремится к тому, чтобы это содержание образа в процессе восприятия его зрителем, читателем было способно раскрыть все более и более свое глубокое значение”39. По-прежнему велика в романах Сологуба роль контекста (интертекстуального и внутритекстового). Так, восприятие “Мелкого беса” невозможно вне контекста лирики и рассказов Сологуба; кроме того, роман насыщен аллюзиями, реминисценциями, ассоциациями, отсылающими к литературе XIX века, от Пушкина и Лермонтова до Чехова. Но, в отличие от романов Брюсова, контекстность не приводит к динамизации лишь границ текста. В романах Сологуба динамичной и символичной становится вся художественная структура, каждый образ, каждая деталь, почти каждое слово. Вместе с тем, в символизме Сологуба есть свои противоречия, касающиеся как особенностей поэтики, так и самой сути мироощущения. Во-первых, уже в теоретических статьях Сологуба бросается в глаза противоречие между рационализмом и интуитивизмом. Так, Сологуб заявляет: “Прозреваем мир сущностей не разумно и не доказательно, а лишь интуитивно, не „392 ^ словесно, а музыкально . С другой стороны, он описывает процесс символизации как процесс абстрагирования, подчиненный строгой логике: а...все сложное представляющегося нам мира сводится к возможно меньшему числу общих начал, и 391Сологуб Ф. Творимая легенда. СПб.?М., 1991. СЛ73. 392Там же, С.189. |
циалистский характер в результате переакцентировки внимания с онтологии на антропологию; личность, отдельное я , рассматривается как центр всего универсума. Делая героем своих произведений обыкновенного человека, живущего в конкретное историческое время, в конкретных обстоятельствах русской провинции, Сологуб не отвергает принципов реалистической типизации. Но приемы реалистической образности используются им только на “верхнем”, предметно-фабульном, непосредственно данном в тексте уровне содержания. Глубинное содержание образов по-символистски метаисторично. В отличие от своих предшественников, Сологуб не только актуализирует древние мифы, но и стремится к созданию мифов новых, объясняющих современную действительность (неомифологизм). В мифологизме Сологуба поэтому ярче выражено субъективно-личностное, индивидуальное начало. Писатель настаивает на волевом, активном характере нового (прежде всего, своего) искусства. Сологуб отчетливо осознал многослойность образа-символа и его текучесть: “...образ стремится стать символом, то есть стремится к тому, чтобы вместить в себя # многозначительное содержание, стремится к тому, чтобы это содержание образа в процессе восприятия его зрителем, читателем было способно раскрыть все более и более свое глубокое значение” [19, С.173]. В процесс символизации активно включается читатель: он должен почувствовать смысловую перспективу за предметным значением образов, данных в тексте; он должен создать на их основе свою Для приятия, адекватный символистскому замыслу произведения, нужен читатель символист. Многослойность образа-символа обусловливает возможность различных интерпретаций как художественного метода (реалистический, “промежуточный”, символистский), так и самого смысла произведения (широкая амплитуда “субъективных” прочтений). По-прежнему велика в романах Сологуба роль контекста (интертекстуального и внутритекстового). Так, восприятие “Мелкого беса” невозможно вне контекста лирики и рассказов Сологуба; кроме того, роман насыщен аллюзиями, реминисценциями, ассоциациями, отсыпающими к литературе XIX века от Пушкина и Лермонтова до Чехова. Но в отличие от романов Брюсова контекстность не приводит к динамизации лишь границ текста. В романах Сологуба динамичной и символичной становится вся художественная структура, каждый образ, каждая деталь, почти каждое слово. Вместе с тем в символизме Сологуба есть свои противоречия, касающиеся как особенностей поэтики, так и самой сути мироощуще ния. Во-первых, уже в теоретических статьях Сологуба бросается в глаза противоречие между рационализмом и интуитивизмом. Так, Сологуб заявляет: « сущностей не разумно и не доказательно, а лишь интуитивно музыкально59 другой стороны, он описывает символизации как процесс абстрагирования, подчиненный строгой логике: “...все сложное представляющегося нам мира сводится к возможно меньшему числу общих начал, и каждый предмет постигается в его отношении к наиболее общему, может быть 59 Сологуба довольно часто совпадают смыслы, декларируемые автором в лирико-публицистических или философских отступлениях, воплощенные в системе образов и сюжетной логике, и смыслы, самопроизвольно , исподволь звучащие в самой художественной форме, например в сплетении лейтмотивов. Свои романы-легенды Сологуб выстраивал по жесткому плану, о чем вспоминает А.Л. Волынский: “...в Сологубе... черта интеллекта, всегда стремящегося к отчетливости и трезвости, улавливается даже в созданиях самого фантастического порядка. Этот человек все строит на логике, руля из рук он не выпускает. Даже в “Навьих чарах”, среди едких туманов некромантического бреда, ощущается никогда не покидающий Сологуба контроль сознания”[20]. Эту особенность писателя отмечает и Г.И. Чулков: “Он любил точность и ясность и умел излагать свои мысли с убедительностью математической. Чем фантастичнее и загадочнее была его внутренняя жизнь, тем логичнее и строже он мыслил. ...Даже таинственные и загадочные темы он облекал в стройную систему силлогизмов” [21]. Вал. Кривич приводит слова Сологуба о том, что при написании романов ему был необходим ясный и точный план [22]. То самое “я”, которое так страстно утверждает Сологуб в своем солипсизме, это “я” предельно абстрактно и, главное, мыслится как целостная, неделимая монада. Сологуб словно страшится углубиться в структуру этого “я” Вал.Кривич записал признание писателя: “Я вообще боюсь углубляться в самоанализ. Этого не надо... Все равно, как я не люблю пристально всматриваться в людей..,.” [23]. Сологуб предпочитает рассматривать проекции этого М _ 9 5 Я антропоморфность, галлюцинаторность ризация той действительности, которая окружает героев его романов. Анализ 6 6 _99 структуры я , его сознания, сверхи подсознания предпримет в своих романах А.Белый. Сологуб же стремится как можно отчетливее утвердить определенность “я”, потому что ощущает вокруг этого “я” ----------“ -----“------” ларативное “самоутверждение” “я” питается страхом перед “не-я”, которое не темный мир "не-я . дек |