|
каждый предмет постигается в его отношении к наиболее общему, но может быть 393 мыслимо . В романах Сологуба довольно часто не совпадают смыслы, декларируемые автором в лирико-публицистических или философских отступлениях, воплощенные в системе образов и сюжетной логике, и смыслы, “самопроизвольно, исподволь звучащие в самой художественной форме”, например, в сплетении лейтмотивов. Свои романы-легенды Сологуб выстраивал по жесткому плану, о чем писал, в частности А.Л. Волынский: “Он любил точность и ясность и умел излагать свои мысли с убедительностью математической. Чем фантастичнее и загадочнее была его внутренняя жизнь, тем логичнее и строже он мыслил... Даже таинственные и Л Д М загадочные темы он облекал в стройную систему силлогизмов” . Вал. Кривич приводит слова Сологуба о том, что при написании романов ему был необходим ясный и точный план395. То самое “Я”, которое так страстно утверждает Сологуб в своем солипсизме, это “Я” предельно абстрактно и, главное, мыслится как целостная, неделимая монада. Сологуб словно страшится углубиться в структуру этого “Я”. Сологуб предпочитает рассматривать проекции этого “Я” в мир; отсюда антропоморфность, галлюцинаторность и своеобразная лиризация той действительности, которая окружает героев его романов. Анализ структуры “Я”, его сознания, сверхи подсознания предпримет в своих романах А.Белый. Сологуб же стремится как можно отчетливее утвердить определенность “Я”, потому что ощущает вокруг этого “Я” темный мир “Не-Я”. Декларативное самоутверждение “Я” питается страхом перед “Не-Я”, которое не доступно плану и силлогизмам. Диалектика жизни и смерти, Бытия и Ничто, определенного и беспредельного порождает страх и отчаяние, ибо Я утверждает свою волю во всем, но не может утвердить ее безоговорочно и абсолютно. Герои Сологуба, помимо своей воли, “часто ощущают присутствие какого-то иного мира, какой-то другой жизни”396. Таким образом, солипсизм Сологуба трагичен и инстинктивно стремится к своему отрицанию. Выход за пределы одинокого “Я”, лишенного Бога, желанен и страшен одновременно, Сологуб восклицает: “...все и во всем — Я, и только Я и нет Там же. С. 172.I Волынский А.Л. Ф. К. Сологуб.// Сологуб Ф. Творимая легенда. П.5М.? 1991.С.235. 395Там же. С.254-255. 39бТам же. С.252. |
ния. Во-первых, уже в теоретических статьях Сологуба бросается в глаза противоречие между рационализмом и интуитивизмом. Так, Сологуб заявляет: « сущностей не разумно и не доказательно, а лишь интуитивно музыкально59 другой стороны, он описывает символизации как процесс абстрагирования, подчиненный строгой логике: “...все сложное представляющегося нам мира сводится к возможно меньшему числу общих начал, и каждый предмет постигается в его отношении к наиболее общему, может быть 59 Сологуба довольно часто совпадают смыслы, декларируемые автором в лирико-публицистических или философских отступлениях, воплощенные в системе образов и сюжетной логике, и смыслы, самопроизвольно , исподволь звучащие в самой художественной форме, например в сплетении лейтмотивов. Свои романы-легенды Сологуб выстраивал по жесткому плану, о чем вспоминает А.Л. Волынский: “...в Сологубе... черта интеллекта, всегда стремящегося к отчетливости и трезвости, улавливается даже в созданиях самого фантастического порядка. Этот человек все строит на логике, руля из рук он не выпускает. Даже в “Навьих чарах”, среди едких туманов некромантического бреда, ощущается никогда не покидающий Сологуба контроль сознания”[20]. Эту особенность писателя отмечает и Г.И. Чулков: “Он любил точность и ясность и умел излагать свои мысли с убедительностью математической. Чем фантастичнее и загадочнее была его внутренняя жизнь, тем логичнее и строже он мыслил. ...Даже таинственные и загадочные темы он облекал в стройную систему силлогизмов” [21]. Вал. Кривич приводит слова Сологуба о том, что при написании романов ему был необходим ясный и точный план [22]. То самое “я”, которое так страстно утверждает Сологуб в своем солипсизме, это “я” предельно абстрактно и, главное, мыслится как целостная, неделимая монада. Сологуб словно страшится углубиться в структуру этого “я” Вал.Кривич записал признание писателя: “Я вообще боюсь углубляться в самоанализ. Этого не надо... Все равно, как я не люблю пристально всматриваться в людей..,.” [23]. Сологуб предпочитает рассматривать проекции этого М _ 9 5 Я антропоморфность, галлюцинаторность ризация той действительности, которая окружает героев его романов. Анализ 6 6 _99 структуры я , его сознания, сверхи подсознания предпримет в своих романах А.Белый. Сологуб же стремится как можно отчетливее утвердить определенность “я”, потому что ощущает вокруг этого “я” ----------“ -----“------” ларативное “самоутверждение” “я” питается страхом перед “не-я”, которое не темный мир "не-я . дек доступно плану и силлогизмам. Диалектика жизни и смерти, Бытия и Ничто, определенного и беспредельного порождает страх и отчаяние, ибо “я” утверждает свою волю во всем, но не может утвердить ее безоговорочно и абсолютно. Герои Сологуба помимо своей воли часто ощущают присутствие какого-то иного мира, какой-то другой жизни. Сам Сологуб признавался Вал.Кривичу, что иногда он отделяется от настоящего времени, “уходит из времени” [24]. В одном из интервью Сологуб говорил: “Так мне кажется, мне грезится, что есть какая-то тайна в человеческом существовании, которая странно сближает два существа меня и кого-то еще, независимо от времени, независимо от пространства, и обобщает в психологии совершенно неразделимой. Это похоже на то, как если бы кто-нибудь стал, например, намечать на большом листе бумаги точки пером. Среди миллиона различных и несовпадающих вдруг нашлись бы две в разных местах, совпадающие до малейшего тождества. Иногда так кажется, при совершенно ясно сознаваемой своей индивидуальности и отдельности, что в мире проявляется, в сущности, какая-то одна мировая душа, раздробившаяся на миллионы единиц. Это во мне не дело ума, не дело убеждения, но все мое жизнеощущение требует этой веры”[25]. Таким образом, солипсизм Сологуба трагичен и инстинктивно стремится к своему отрицанию. Выход за пределы одинокого “Я”, лишенного Бога, желанен и страшен одновременно, Сологуб восклицает: “...все и во всем “Я”, и только “Я”, и нет иного, и не было, и не будет” [19, С.148]. Но вслед за этим он произносит: “И если есть жизнь иная... о, безликая Тайна Моя. ТыМоя, но Ты не “Я”. Тайна Моя, Ты отрицание Мое, безликая, темная, лишенная всяких подобий. “Я” откровение, свет миру, и слово о Тайне, “не-я”, сокровенная Тайна, во тьме и Мною м [19, С.152]. Сологуб тянется к “неблагословляет 66 Я” и “не-я” как Эрос и Психею [19, С.158]. Но одновременно проклинает “не-я”: другие люди, “плоские и серые” от чорта; это “дьявол прикрыл свое дьявольское безличие человеческою харею, личиною разъединения и соблазна”. Если “Я” это “необходимое единство Мое”, то “не-я” “злобное, случайное мое разъединение” [19, С. 158]. Торжественно помещает Сологуб в центре мира “Я”, творящее свою легенду, но сознает, что в конце концов творческие восторги превращаются в “лакомые угли и сладкий пепел” [19, С.161]. Я центр Вселенной, и одновременно “мое маленькое Я, мое личное сознание, прикованное к месту и времени, пространственно и временно ограничено; мое сознание прозревает сокрытую сущность вещей, но са |