|
скрывается ее разрушительная огненная сущность над серой землей пылает небо “в 55409 огне и в золоте Вик. Ерофеев рассматривает роман “Мелкий бес” как пограничное произведение между реализмом и модернизмом, “Мелкий бес” “это напряженный диалог с традицией реализма”4 . Исследователь убедительно показывает, что Сологуб оспаривает свойственную классической русской литературе философию надежды, связь красоты с истиной и добром, сам гармонический характер художественной модели мира. С.П. Ильев, считающий “Мелкого беса” предсимволистским произведением, демонстрирует в своем анализе романа иронический характер мира передоновщины. Это мир зла, пародирующий божественный миропорядок, — сфера дьявола 411. З.Г.Минц, Л.Силард 419 интерпретируют роман “Мелкий бес” как символистский . Сологуб медленно, но верно создает впечатление, что вся эта так метко обрисованная им действительность всего лишь явление, Майя, бывание по буддизму, представление по Шопенгауэру. “Осторожно, тщательно подобранными средствами переводит Сологуб так ощутимо, так достоверно переданную им А 1 ^ реальность в метафизический план” . З.Г Минц, обращаясь к архетипам архаического сознания, выявляет в романе различные языческие, христианские, историко-культурные мифологемы (баран, кот, праздник, Змей, Дионис и др.); С.П.Ильев исследует дьяволические мотивы смеха, игры, маски; магическое пространство в “Мелком бесе”; Л.Силард показывает особую роль лейтмотивов в романе, отмечает принцип умножения хронотопа и совмещения фантастики с бытом. Значение романа “Мелкий бес” в развитии символистской прозы заключается в том, что в нем впервые последовательно реализован эйдетический принцип в построении образа мира. Как известно, эстетика символизма использовала платоновское учение о существовании мира идей (вечного, абсолютного, прекрасного) и мира материальных вещей, “теней” идей (преходящего, 409Там же. С. 127. 410Ерофеев В.В. На грани разрыва (“Мелкий бес” Ф. Сологуба и русский реализм)// Ерофеев В. В. В лабиринте проклятых вопросов. М., 1990. 41‘Ильев С.П. Русский символистский роман. Аспекты поэтики. Киев, 1991. 412Минц З.Г. К проблеме “символизма символистов”.// Уч. зап. Тарт. ун-та. Тарту, 1987. Вып. 20. 413Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIXначала XX.// Проблемы поэтики русского реализма XIX века.Л., 1984. 154 |
угодно велика, но она не может быть единственной [31]. Вик.Ерофеев рассматривает роман модернизмом и м Мелкий бес' как пограничное произведение между реализмом и Мелкий диалог с традицией реализма [32]. Исследователь убедительно показывает, что Сологуб оспаривает свойственную классической русской литературе философию надежды, связь красоты с истиной и добром, сам гармонический характер художественной модели мира. С.П.Ильев, считающийУ. <£ 5Э Мелкого беса" предсимволистским произведени ем, демонстрирует в своем анализе романа иронический характер мира передоновщины. Этот мир зла, пародирующий божественный миропорядок, сфера дьявола [33]. З.Г.Минц, Л.Силард интерпретируют роман “Мелкий бес” как символистский. Л.Силард пишет: “...последовательно использовал Сологуб тематику Гоголя, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Чехова. Но если из этого мы сделаем вывод, что имеем дело с типизированным изображением явлений определенной действительности, то все-таки ошибемся. Ошибемся потому, что Сологуб медленно, но верно создает впечатление, что вся эта так метко обрисованная им действительность всего лишь явление, Майя, бывание по буддизму, представление по Шопенгауэру. Осторожно, тщательно подобранными средствами переводит Сологуб так ощутимо, так достоверно переданную им реальность в метафизический план” [34]. Н.П.Утехин резюмирует: Сейчас уже не вызывает сомнений, что в романе в равной степени нашли свое отражение гражданская сатира на провинциальную российскую действительность конца XIX столетия... и в то же время совершенно очевидный “надысторический”, символико-философский план” [35]. З.Г.Минц, обращаясь к архетипам архаического сознания, выявляет в романе различные языческие, христианские, историко-культурные мифологемы (баран, кот, праздник, Змей, Дионис и др.); С.П.Ильев исследует дьяволические мотивы смеха, игры, маски; анализирует магическое пространство в “Мелком бесе”; Л.Силард показывает особую роль лейтмотивов в романе, отмечает принцип умножения хронотопов и совмещения фантастики с бытом. Однако названные нами глубокие и интересные исследования одинаково исходят из представления о романе Ф.Сологуба как о сугубо эпическом произведении. При таком взгляде отмечаемые уровни в содержании (бытовой и мифологический) мыслятся как равноправные, почему и возникает множественность трактовок метода: в зависимости от того, на каком уровне делается акцент, роман интерпретируется как реалистический, “пограничный”, символистский. Но эти уровни содержания не равноправны, конкретно-исторический жизненный материал играет подчиненную роль. Мифологическое содержание в романе создается не только благодаря присутствию “архетипов” (смех, игра, маска и т.д.), не только в результате сгущения метафизического плана в узловых деталях. Мифологизируется абсолютно все, составляющее предметно-событийный уровень романа. Значение романа “Мелкий развитии символистской прозы заключается гельно реализован эйдетический принцип в п строении образа мира. Как известно, эстетика символизма использовала платоновское учение о существовании мира идей (вечного, абсолютного, прекрасного) и мира материальных вещей, “теней” идей (преходящего, относительного, несовершенного). Идея у Платона обозначает некоторое логически-содержательное единство, пронизывающее различные конкретные вещи. Это структурное единство, порождающая модель. Эйдос есть компактное, отграниченное от всего иного, логически-содержательное единство, которое охватывает конкретный единичный предмет [36]. Таким образом, отдельное явление не типизируется, объясняясь породившей его средой, а возводится к смысловому ядру; за конкретночувственными покровами прозревается сверхчувственная вневременная сущность. Платон различает сущность и кажимость, идею и образ, оригинал и копию. Однако, как показывает Жиль Делез, отношения подобия между идеей и вещью могут быть разными: наряду с истинными копиями (эйконами) существуют призрачные подобия (симулякры фантазмы), ложные, мнимые копии [37]. З.Г.Минц выделяет два типа в строении образа-символа. Первый (свойственный, например, А.Блоку) исходит из того, что в жизненных явлениях подлинно явлена Душа Мира; внешняя, конкретно-чувственная форма явления не случайна. Второй тип (присущий, в частности, А. Белому) понимает все “внешнее” как личину, не являющую, а скрывающую сущность. Тогда задача художника заключается в том, чтобы иронически обнаружить иллюзорность личин в мире земных теней [38]. Для Сологуба характерны оба типа символизации: безобразные герои “Мелкого беса подлинные отражения (эйконы) дьявольской сущности материального мира, воплощенной не в Красоте или Софии, как у Вл.Соловьева, а в недотыкомке; с другой стороны, его герои фантазмы, симулякры, личины, ибо дьявольская сущность псевдосущность, ничто, небытие, черная головокружительная бездна. В любом случае символизация предполагает строгую иерархию уровней содержания, при которой низший явленный, “реальный” уровень лишь средство восхождения по ступеням “смысловой вертикали” (Л.Силард). Восхождение от мира |