|
/ ✓ относительного, несовершенного). Эйдос есть компактное, отграниченное от всего иного, логически-содержательное единство, которое охватывает конкретный единичный предмет . Таким образом, отдельное явление не типизируется, объясняясь породившей его средой, а возводится к смысловому ядру; за конкретно-чувственными покровами прозревается сверхчувственная вневременная сущность. Платон различает сущность и кажимость, идею и образ. З.Г. Минц выделяет два типа в строении образа-символа. Первый (свойственный, например, А.Блоку) исходит из того, что в жизненных явлениях подлинно явлена Душа Мира; внешняя, конкретно-чувственная форма явления не случайна. Второй тип (присущий, в частности, А. Белому) понимает все внешнее как личину, не являющую, а скрывающую сущность. Тогда задача художника заключается в том, чтобы иронически обнаружить иллюзорность личин в мире А Н земных теней . Для Сологуба характерны оба типа, символизации: безобразные герои “Мелкого беса” подлинные отражения (эйконы) дьявольской сущности материального мира, воплощенной не в Красоте или Софии, как у Вл.Соловьева, а в недотыкомке; с другой стороны, его герои фантазмы, симулякры, личины, ибо дьявольская сущность псевдосущность, ничто, небытие, черная головокружительная бездна. В любом случае символизация предполагает строгую иерархию уровней содержания, при которой низший явленный, “реальный” уровень лишь средство _____ _____ С < чу восхождения по ступеням смысловой вертикали . Так и “Мелкий бес” — не эпический роман, рисующий образ провинциального городка или мелкого чиновника, это роман, воплощающий образ бредового сознания. Эпический сюжет (интрига Варвары) явно служебен по отношению к сюжету “лирическому” нарастающему безумию Передонова. Итак, последовательно проведенный эйдетический принцип в построении художественного мира потребовал психологизации, лиризации эпического жанра романа. ( 414Лосев А.Ф. История античной эстетики.М., 1974. С.224-225, 262. 415Минц З.Г. К проблеме “символизма символистов”.// Уч. зап. Тарт. ун-та. Тарту, 1987. Вып. 20.С. 114-115. 416Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIXначала XX.// Проблемы поэтики русского реализма XIX века.-Л., 1984. 155 |
уровни содержания не равноправны, конкретно-исторический жизненный материал играет подчиненную роль. Мифологическое содержание в романе создается не только благодаря присутствию “архетипов” (смех, игра, маска и т.д.), не только в результате сгущения метафизического плана в узловых деталях. Мифологизируется абсолютно все, составляющее предметно-событийный уровень романа. Значение романа “Мелкий развитии символистской прозы заключается гельно реализован эйдетический принцип в п строении образа мира. Как известно, эстетика символизма использовала платоновское учение о существовании мира идей (вечного, абсолютного, прекрасного) и мира материальных вещей, “теней” идей (преходящего, относительного, несовершенного). Идея у Платона обозначает некоторое логически-содержательное единство, пронизывающее различные конкретные вещи. Это структурное единство, порождающая модель. Эйдос есть компактное, отграниченное от всего иного, логически-содержательное единство, которое охватывает конкретный единичный предмет [36]. Таким образом, отдельное явление не типизируется, объясняясь породившей его средой, а возводится к смысловому ядру; за конкретночувственными покровами прозревается сверхчувственная вневременная сущность. Платон различает сущность и кажимость, идею и образ, оригинал и копию. Однако, как показывает Жиль Делез, отношения подобия между идеей и вещью могут быть разными: наряду с истинными копиями (эйконами) существуют призрачные подобия (симулякры фантазмы), ложные, мнимые копии [37]. З.Г.Минц выделяет два типа в строении образа-символа. Первый (свойственный, например, А.Блоку) исходит из того, что в жизненных явлениях подлинно явлена Душа Мира; внешняя, конкретно-чувственная форма явления не случайна. Второй тип (присущий, в частности, А. Белому) понимает все “внешнее” как личину, не являющую, а скрывающую сущность. Тогда задача художника заключается в том, чтобы иронически обнаружить иллюзорность личин в мире земных теней [38]. Для Сологуба характерны оба типа символизации: безобразные герои “Мелкого беса подлинные отражения (эйконы) дьявольской сущности материального мира, воплощенной не в Красоте или Софии, как у Вл.Соловьева, а в недотыкомке; с другой стороны, его герои фантазмы, симулякры, личины, ибо дьявольская сущность псевдосущность, ничто, небытие, черная головокружительная бездна. В любом случае символизация предполагает строгую иерархию уровней содержания, при которой низший явленный, “реальный” уровень лишь средство восхождения по ступеням “смысловой вертикали” (Л.Силард). Восхождение от мира вещей к миру идеи предполагает наличие сознания, символизация осуществляется в “пространстве” психологии индивида. Не случайно в центре космологии Платона находится психология учение о Мировой душе. Душа заключена в темницу тела, и источником достоверного познания служат воспоминания бессмертной души человека о мире идей, созерцаемом ею до вселения в смертное тело; о чувственных вещах возможно не знание, а лишь "мнение”. Так и “Мелкий бес не эпический роман, рисующий образ провинциального городка или мелкого чиновника, это роман, воплощающий образ бредового сознания. Эпический сюжет (интрига Варвары) явно служебен по отношению к сюжету “лирическому” нарастающему безумию Передонова. Итак, последовательно проведенный эйдетический принцип в построении художественного мира потребовал психологизации, лиризации эпического жанра романа. Все перипетии мира внешнего знаки драмы мира внутреннего, драмы, разыгрываемой в сознании. Вместе с тем Передонов вовсе не “лирический герой”, это вполне объективированный персонаж, поэтому “Мелкий бес” не лирический роман. Кроме того, бред Передонова объективизируется, недотыкомка не только гносеологический, но и онтологический фантом. В романе Сологуба осуществляется столь важный для символизма синкретизм эпоса и лирики, когда эпическое содержание играет роль носителя переживания, а лирика выполняет функцию эпоса, рисуя миф о мире. Следовательно, один из вопросов, требующих ответа, это вопрос о характере лиризма в символистском романе, в частности, вопрос о соотношении автора и героя. Вик.Ерофеев отказывает автору-повествователю в целостности, утверждая, что его многоликость, осколочность сама по себе воплощает идею романа о внешнем мире как мире хаоса [39]. Однако “хаос” строго рядочен, центрирован, иерархизирован; это не столько хаос, сколько гармония со знаком минус, гармония наоборот. Лики автора-повествователя, вероятно, тоже эйдетически выстроены и в глубине метафизического плана автор должен совпасть с героем. На это намекает автоэпиграф к роману (“Я сжечь ее хотел, колдунью злую”); один из портретов Передонова (“.. .уселся в своем обычном положении: локти на ручки кресла, пальцы скрещены, нога на ногу, лицо угрюмое” [40]) буквально совпадает с портретом самого Сологуба работы Б.Куетодиева. Недотыкомка не только бред Передонова, но и наваждение самого автора, о чем свидетельствует его лирика: Недотыкомка серая Истомила коварной улыбкою, |