Проверяемый текст
Барковская Нина Владимировна; Поэтика символистского романа (Диссертация 1996)
[стр. 156]

V В романе Сологуба осуществляется столь важный для символизма синкретизм эпоса и лирики, когда эпическое содержание играет роль носителя переживания, а лирика выполняет функцию эпоса, рисуя миф о мире.
Росту популярности “Мелкого беса” немало содействовала его уникальная поэтика, способная удовлетворить и ценителей “нового искусства”, и приверженцев искусства традиционного, “типического”: изображение “постоянно двоится, сближаясь то с реалистической, социальной сатирой, то с романтическим гротеском и иронией” и “равно может быть связано и с реалистической, и с платонизирующей 417 (антисубъективистской) романтической эстетикой” .
Дореволюционные критики, как правило, рассматривали “Мелкий бес” лишь в одном из возможных “ракурсов” и, вне зависимости от даваемой роману оценки, разделились на два лагеря по принципу своего отношения к образу Передонова.
Видеть ли в передоновщине...
изображение определенных исторических явлений русской действительности...
Или видеть в передоновщине лишь символ бессмысленности человеческого существования и гнусности самой человеческой сущности 418 Противопоставление реалистического плана выражения и символического плана содержания “Мелкого беса сохранялось в посвященной ему литературе до тех пор, пока не были изжиты представления о художественно-эстетической “замкнутости” (герметизме) сосуществовавших литературных методов.
В настоящее время наибольший интерес вызывает вопрос о том, как в романе соотносятся символизм и “традиция”.
В последние годы он поднимался неоднократно и получил разностороннее освещение.
Проблема традиции, ключевая для поэтики романа, изучена достаточно, для того чтобы ограничиться ее рассмотрением в общем плане с отдельными уточнениями историко-литературного характера.
Как известно, триумфу “Мелкого беса” предшествовали четырехлетние мытарства по журналам и издательствам, редакторы которых и .
решались напечатать, считая роман слишком рискованным и странным”.
О том, что, кроме “рискованных” сцен, могло насторожить профессиональных литераторов в произведении, обладавшем несомненными художественными достоинствами, дает (1^ Связь времен: Проблемы преемственности в русской литературе конца XIXначала XX.
М.э 1992.
418Старикова Е.В.Реализм и символизм.// Развитие реализма в русской литературе.
М., 1974.
Т.З.С.211.
156
[стр. 187]

вещей к миру идеи предполагает наличие сознания, символизация осуществляется в “пространстве” психологии индивида.
Не случайно в центре космологии Платона находится психология учение о Мировой душе.
Душа заключена в темницу тела, и источником достоверного познания служат воспоминания бессмертной души человека о мире идей, созерцаемом ею до вселения в смертное тело; о чувственных вещах возможно не знание, а лишь "мнение”.
Так и “Мелкий бес не эпический роман, рисующий образ провинциального городка или мелкого чиновника, это роман, воплощающий образ бредового сознания.
Эпический сюжет (интрига Варвары) явно служебен по отношению к сюжету “лирическому” нарастающему безумию Передонова.
Итак, последовательно проведенный эйдетический принцип в построении художественного мира потребовал психологизации, лиризации эпического жанра романа.
Все перипетии мира внешнего знаки драмы мира внутреннего, драмы, разыгрываемой в сознании.
Вместе с тем Передонов вовсе не “лирический герой”, это вполне объективированный персонаж, поэтому “Мелкий бес” не лирический роман.
Кроме того, бред Передонова объективизируется, недотыкомка не только гносеологический, но и онтологический фантом.
В романе Сологуба осуществляется столь важный для символизма синкретизм эпоса и лирики, когда эпическое содержание играет роль носителя переживания, а лирика выполняет функцию эпоса, рисуя миф о мире.

Следовательно, один из вопросов, требующих ответа, это вопрос о характере лиризма в символистском романе, в частности, вопрос о соотношении автора и героя.
Вик.Ерофеев отказывает автору-повествователю в целостности, утверждая, что его многоликость, осколочность сама по себе воплощает идею романа о внешнем мире как мире хаоса [39].
Однако “хаос” строго рядочен, центрирован, иерархизирован; это не столько хаос, сколько гармония со знаком минус, гармония наоборот.
Лики автора-повествователя, вероятно, тоже эйдетически выстроены и в глубине метафизического плана автор должен совпасть с героем.
На это намекает автоэпиграф к роману (“Я сжечь ее хотел, колдунью злую”); один из портретов Передонова (“..
.уселся в своем обычном положении: локти на ручки кресла, пальцы скрещены, нога на ногу, лицо угрюмое” [40]) буквально совпадает с портретом самого Сологуба работы Б.Куетодиева.
Недотыкомка не только бред Передонова, но и наваждение самого автора, о чем свидетельствует его лирика: Недотыкомка серая Истомила коварной улыбкою,

[Back]