|
Индивидуальные особенности смеха служат очень эффективным средством сюжетнокомпозиционной организации романа. Таким образом, складывается общая атмосфера жизни провинциального города, основную роль в создании образа которого автор все же отводит Передонову, его восприятию, оценкам, мыслям. Странно выглядит Передонов в своем вульгарно-буквалистском анализе пушкинского пейзажа из “Евгения Онегина”: Встает заря во мгле холодной. На нивах шум работ умолк. Упоминание Сологубом этого фрагмента пушкинского романа в стихах, как и любой случай интертекстуальной связи, полифункционально. Во-первых, “небо осенью дышало” и во время событий, описанных в “Мелком бесе”, к тому же Передонов читает наиболее зловещие строки из трех пейзажных строф. Далее, встречающиеся в пушкинском тексте слова “карикатура” и “скука” концептуально важны в сологубовском романе. Кроме того, подобно Пушкину, автор-символист тоже создает из бытовых деталей общую картину жизни (правда, прямо противоположную пушкинской). Наконец, развертывая свое пейзажное описание, Пушкин не забывает подчеркнуть его написанность, литературность. Эффект “авторской сотворенности” передоновского мира важен и Сологубу. Итак, “реалистический” уровень содержания создает ощущение тоски от созерцания окарикатуренного “неживого бытия”, тоски тем более острой, что речь идет о нашей, российской, действительности. Тупая тоска основное чувство, томящее Передонова: “Среди этого томления на улицах и в домах, под этим отчуждением с неба, по нечистой и бессильной земле, шел Передонов и томился неясными страхами... не было для него утешения в возвышенном и отрады в земном потому что и теперь, как всегда, смотрел он на мир мертвенными глазами, как некий „451 демон, томящийся в мрачном одиночестве страхом и тоскою Личность Передонова это личность изгоя, “отчужденного” и отчаявшегося человека, очень характерна для XX столетия и не раз становилась предметом * анализа в экзистенциалистской философии. Передонов смутно ощущает, что ему нет места в жизни и мечтает получить место инспектора училищ, то есть он представляет такое “Я”, которое не хочет больше быть самим собой. Но при этом он постоянно боится, что его подменят (переодевшись в его платье), боится не узнать себя (и метит 45Сологуб Ф. Мелкий бес.М., 1989.С.89. |
Передонов в своем вульгарно-буквалистском анализе пушкинского пейзажа из “Евгения Онегина”: Встает заря во мгле холодной, На нивах шумработ умолк. С своей волчихою голодной Выходит на дорогу волк. “Постойте, сказал Передонов, это надо хорошенько понять. Тут аллегория скрывается. Волки попарно ходят: волк с волчихою голодной. Волк сытый, а она голодная. Жена всегда после мужа должна есть. Жена во всем должна подчиняться мужу” [40, С.240-241]. Передонов толкует пейзаж так, словно это совершенно объективное исследование фенолога или зоолога (напрямую соотнося # его к тому же с нормами нравственности). Но пейзаж субъективный образ объективного мира; будучи бессубъектной формой лирики, пейзаж, тем не менее, вносит именно лирическую струю в эпический романный рассказ о судьбах молодых дворян в исторически важный период в развитии России. В конце IV главы ч Пушкин прерывает повествование о деревенской жизни Онегина, о его дружбе с Ленским, рисуя реалистически-точную картину смены времен года, причем элегический тон (“лесов таинственная сень // С печальным шумом обнажалась, // Ложился на поля туман...”) сменяется энергичным и мажорным (“блистает речка, льдом одета”, “мальчишек радостный народ”, “веселый мелькает, вьется первый снег, звездами падая на брег”). Жизнь Онегина и трагический эпизод дуэли впи-' сываются в широкую, эпическую картину неостановимого хода времени, самой природной основы жизни, которая в неумолимом движении несет залог преодоления смерти и трагедии. Полный бытовых деталей пейзаж выражает именно авторский, лирико-философический взгляд на мир. Упоминание Сологубом этого фрагмента пушкинского романа в стихах, как и любой случай интертекстуальной связи, полифункционально. Во-первых, “небо осенью дышало” и во время событий, описанных в “Мелком бесе”, к тому же Передонов читает наиболее зловещие строки из трех пейзажных строф. Далее, встречающиеся в пушкинском тексте слова “карикатура” и “скука” концептуально важны в сологубовском романе. Кроме того, подобно Пушкину, автор-символист тоже создает из бытовых деталей общую картину жизни (правда, прямо противоположную пушкинской). Наконец, развертывая свое пейзажное описание, Пушкин не забывает подчеркнуть его написанностъ, литературность (“читатель ждет уж рифмы розы; II На, вот возьми ее скорей!”), а в начале V главы, давая реалистическое описание первого тоска! О, милая, старая русская песня, или и подлинно ты умираешь?...” [40, С. 136]. Сологубовский “мелкий бес” гораздо ближе к “хаму”, о котором пророчествовал Мережковский, чем к Демону Врубеля или Блока. Итак, “реалистический” уровень содержания создает ощущение тоски от созерцания окарикатуренного “неживого бытия”, тоски тем более острой, что ействительности. Тупая основное чувство, томящее Передонова: “Среди этого томления на улицах и в домах, под этим отчуждением с неба, по нечистой и бессильной земле, шел Передонов и томился неясными страхами, и не было для него утешения в возвышенном и отрады в земном, потому что и теперь, как всегда, смотрел он на мир мертвенными глазами, как некий демон, томящийся в мрачном одиночестве страхом и тоскою” [40, С.89]. Личность Передонова это личность изгоя, “отчужденного” и отчаявшегося человека, очень характерна для XX столетия и не раз становилась предметом анализа в экзистенциалистской философии, Передонов смутно ощущает, что ему нет места в жизни, и мечтает получить место инспектора училищ, то есть он представляет такое я , которое не хочет больше быть самим собой. Но при этом он постоянно боится, что его подменят (переодевшись в его платье), боится не узнать себя (и метит свое тело буквой “П”). С.Кьеркегор подробно проанализировал этот вид отчаяния [46]. Хотя датский философ и утверждает, что такой человек комичен, но передоновский психологический комплекс хорошо знаком людям переломных, катастрофических эпох, не случайно автор пишет: “Он был слеп и жалок, как многие из нас” [40, С.205]. Утрированное безобразие бытовых сцен в романе как раз и призвано парализовать читательское сопереживание, оттолкнуть от героя потому что дело совсем не в герое. На событийно-бытовом уровне автор отделяет себя от героя, занимая по отношению к нему резко отрицательную позицию “вненаходимости”. Передонов не улыбается у него “поганое подобие улыбки” [40, С.22], удовольствие “вялое и тусклое”, одушевление ‘“угрюмое”. Музыка не задевает его мертвенно-грубые чувства” [40, С.51]. Красивые сестры Рутилова вызывают в нем “приятные мечты” “паскудные детища его скудного воображения”, но и они скоро гаснут, сменяясь “тяжелым, беспредметным вожделением” [40, С.51]. Нет такого порока, который отсутствовал бь пьяница (допился буквально “до чертиков” до недотыкомки), картежник, вор, убийца, садист, карьерист, трус, лентяй... Сологуб характеризует своего |