Проверяемый текст
Барковская Нина Владимировна; Поэтика символистского романа (Диссертация 1996)
[стр. 168]

л свое тело буквой “П”).
С.Кьеркегор подробно проанализировал этот вид отчаяния .

Хотя датский философ и утверждает, что такой человек комичен, но передоновский психологический комплекс хорошо знаком людям переломных, катастрофических эпох, не случайно автор пишет: “Он был слеп и жалок, как многие из нас”453.

Утрированное безобразие бытовых сцен в романе как раз и призвано парализовать читательское сопереживание, оттолкнуть от героя потому что дело совсем не в герое.

Ж р л Передонов не улыбается — у него “поганое подобие улыбки” , удовольствие “вялое и тусклое”, одушевление “угрюмое”.
Музыка не задевает его “мертвенногрубые чувства”455.
Красивые сестры Рутиловы вызывают в нем “приятные мечты: паскудные детища его скудного воображения”, но они скоро гаснут, сменяясь “тяжелым, беспредметным вожделением”456.
Нет такого порока, который отсутствовал бы у Передонова: он чревоугодник, пьяница (допился буквально до чертиков до недотыкомки), картежник, вор, убийца, садист, карьерист, трус, лентяй...
Сологуб характеризует своего
героя: “Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умертвляющим аппаратом.
Все, доходящее до его сознания, претворялось в мерзость и грязь.
В предметах ему бросались в глаза неисправности и радовали его.
Когда он проходил мимо прямостоящего и чистого столба,
“ему хотелось покривить его или напакостить.
Он смеялся от радости,
если при нем чтонибудь пачкали.
Чисто вымытых, гимназистов он презирал и преследовал.
Он называл их ласкомойками.
Неряхи были для него понятнее.
У него не было любимых
предметов, как не было любимых людей,— и потому природа могла только в одну сторону действовать на его чувства, только угнетать их”457.
Также и встречи с людьми.
Особенно с чужими,
незнакомыми, “которым нельзя сделать грубость.
Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу”458.

452Кьеркегор С.
Страх и трепет.М.,1993.С.287.
453Сологуб Ф.
Мелкий бес.-М., 1989.С.205.
454Там же.
С.22.
А 455Там же.
С.511.
* 45бТам же.
С.51.
457Там же.
С.45.
458Там же.
С.89.
Т" 168
[стр. 193]

тоска! О, милая, старая русская песня, или и подлинно ты умираешь?...” [40, С.
136].
Сологубовский “мелкий бес” гораздо ближе к “хаму”, о котором пророчествовал Мережковский, чем к Демону Врубеля или Блока.
Итак, “реалистический” уровень содержания создает ощущение тоски от созерцания окарикатуренного “неживого бытия”, тоски тем более острой, что ействительности.
Тупая основное чувство, томящее Передонова: “Среди этого томления на улицах и в домах, под этим отчуждением с неба, по нечистой и бессильной земле, шел Передонов и томился неясными страхами, и не было для него утешения в возвышенном и отрады в земном, потому что и теперь, как всегда, смотрел он на мир мертвенными глазами, как некий демон, томящийся в мрачном одиночестве страхом и тоскою” [40, С.89].
Личность Передонова это личность изгоя, “отчужденного” и отчаявшегося человека, очень характерна для XX столетия и не раз становилась предметом анализа в экзистенциалистской философии, Передонов смутно ощущает, что ему нет места в жизни, и мечтает получить место инспектора училищ, то есть он представляет такое я , которое не хочет больше быть самим собой.
Но при этом он постоянно боится, что его подменят (переодевшись в его платье), боится не узнать себя (и метит свое тело буквой “П”).
С.Кьеркегор подробно проанализировал этот вид отчаяния
[46].
Хотя датский философ и утверждает, что такой человек комичен, но передоновский психологический комплекс хорошо знаком людям переломных, катастрофических эпох, не случайно автор пишет: “Он был слеп и жалок, как многие из нас”
[40, С.205].
Утрированное безобразие бытовых сцен в романе как раз и призвано парализовать читательское сопереживание, оттолкнуть от героя потому что дело совсем не в герое.

На событийно-бытовом уровне автор отделяет себя от героя, занимая по отношению к нему резко отрицательную позицию “вненаходимости”.
Передонов не улыбается у него “поганое подобие улыбки”
[40, С.22], удовольствие “вялое и тусклое”, одушевление ‘“угрюмое”.
Музыка не задевает его мертвенно-грубые чувства” [40, С.51].
Красивые сестры Рутилова вызывают в нем “приятные мечты” “паскудные детища его скудного воображения”, но и они скоро гаснут, сменяясь “тяжелым, беспредметным вожделением” [40, С.51].
Нет такого порока, который отсутствовал бь пьяница (допился буквально “до чертиков” до недотыкомки), картежник, вор, убийца, садист, карьерист, трус, лентяй...
Сологуб характеризует своего


[стр.,194]

героя: “Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умертвляющим аппаратом.
Все доходящее до его сознания претворялось в мерзость и грязь.
В предметах ему бросались в глаза неисправности и радовали его.
Когда он проходил мимо прямостоящего и чистого столба,
ему хотелось покривить его или напакостить.
Он смеялся от радости,
когда при нем что-нибудь пачкали.
Чисто вымытых гимназистов он презирал и преследовал.
Он называл их ласкомойками.
Неряхи были для него понятнее.
У него не было любимых
метов как не было любимых людей, и потому природа могла только в одну сторону действовать на его чувства, только угнетать их.
Также и встречи с людьми.
Особенно с чужими
и незнакомыми, которым нельзя сделать грубость.
Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу”
[40, С.89].
Передонов центр художественного мира в романе, большинство сцен и персонажей даны в его восприятии может быть, поэтому так гадок и город, и люди в нем, ведь именно Передонову “все это только казалось”.
Например: “Грязные улицы, пасмурное небо, жалкие домишки, оборванные вялые дети ото всего веяло тоскою, неизбывною печалью.
“Это нехороший город, думал Передонов, и люди здесь злые, скверные...” [40, С.179].
Однако в романе нет психологизма, характерного для романа XIX века, нет рефлексии и саморефлексии, потому что фактически нет и сознания.
Приглядимся внимательнее к ощущениям и восприятиям Передонова.
Многие реакции Передонова на события обнаруживают инфантильность, примитивность его сознания.
Он верит в сглаз, в колдовство и колдуний [40, С.171, 175], совершенно по-детски чурается: “Передонов закружился на месте, плевал во все стороны и бормотал: “Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-букашки, веди-таракашки.
Чур меня.
Чур меня.
Чур, чур, чур-чур-перечуррасчур” [40, С.54].
Он боится темноты и боится быть один: в ночи идет от Грушиной, но “он теперь не боялся, шел с Варварою, а не один” [40, С.204].
Передонов боится покойников и даже домов, в которых когда-то жили теперь умершие люди [40, С.115].
Словно из детских сказок пришла к нему вера в кота-оборотня.
Сцена выбора невесты из сестер Рутиловых явно навеяна “Сказкой о царе Салтане” Пушкина: Передонов требует, чтобы каждая из сестер сказала, чем угождать ему будет.
Мечтая о радостях брачной ночи, он все таскает из кармана карамельки, а когда конфет не осталось, “он опечалился и раздосадовался.

[Back]