|
ч V Пахло перегорелой водкой. Храп и пьяный бред наполнял всю спальню. Вся горница была как овеществленный бред”495. Бред Передонова постепенно захватывает и сферы вне его сознания, чему способствует сама форма повествовательной подачи галлюцинаторной реальности. В субъектной организации романа совмещаются, “мережат” автор и герой как носители точки зрения, угла видения изображаемого. Первоначально резко отделенный от героя автор сближается затем с ним в формах несобственно-прямой речи, передающей сознание Передонова. А затем передоновское мировосприятие начинает довлеть над авторским, проникая в формы безличного повествования. Другой пример: кот-оборотень, кот черт, кот злой соглядатай это, конечно, бред Передонова, фантом его сознания. Но в финале романа, когда сознание Передонова окончательно померкло, уже автор констатирует “бесовство” кота как реальный факт: “Кот вышел из соседней горницы, нюхал кровь и злобно мяукал”496. Безумство Передонова прогрессирует к финалу романа, проявляясь в различных его выходках. Изначально его причуды Варвара определяет однозначно: “Петрушку валяет”. Она травит героя, как и недотыкомка: “Варвара, мстя Передонову за испытанные до свадьбы страхи, иногда поддакивала ему и утверждала его этим в убеждении, что его причуды не даром... не раз говорила она, дразня Передонова ... Варвара слушала Передонова и ухмылялась: “Побесись!”думала она злорадно”497. В итоге страхи Передонова оформляются в образ “волшебной многовидной” недотыкомки. Недотыкомка “следит за ним, обманывает, смеется... измаяла, истомила его зыбкой своей пляской... визгливо хохотала...”498 Недотыкомка принимает не только личины людей, она оборачивается в кота и барана, в изображения на каратах, трансформируется в неживые предметы (“ворота и те смеялись”) и, наконец, присутствует во всем и всюду, подменяя собой сознание Передонова: “Визжала дикая недотыкомка, злобно и коварно смотрели на Передонова и люди, и скоты. Все было ему враждебно, он был один против всех... Призраки ^499 заслонили от него мир. 495 496 497 498 499 Сологуб Ф. Мелкий бес.М., 1989. С. 224. Там же. С.277. Там же. С.286. Там же. С.289. Там же. С.290. 178 |
Гофмана, сводящего различные события и индивидуализированных персонажей к единому центру галлюцинаторному сознанию героя. Видения Медарда, как и бред Передонова, подсказаны внешними впечатлениями; в галлюцинациях Медарда столь же явственно отразились каноны вероучения и монашеского мышления, как и стереотипы обыденного сознания в мании преследования Передонова. Рассудок идет на поводу у глупости, а безумие провидит некую страшную, бесформенную, злую первооснову жизни. Может быть, поэтому серая, противная, юркая недотыкомка так напоминает отвратительного, жуткого двойника Медарда. Этот призрак гоже то хихикает, то глумливо хохочет, бормочет страшные слова, доводит до ярости и окончательного безумия. И главное, Медард узнает в призраке самого себя, подобно тому, как недотыкомка есть отражение страхов Передонова. У Сологуба, как и у Гофмана, фантасмагория переходит в реальность, образ безумного сознания становится образом мира в целом. Такой привычный, пошлый, заурядный быт городка в “Мелком бесе” оказывается мистически-ужасным потому, что он отражается в безумном сознании Передонова. Автор, таким образом, дает “рациональное” объяснение уродливой картины мира. Но, как и в романе Гофмана, загадочное и страшное не исчерпывается этим объяснением. Бред Передонова захватывает и сферы вне его сознания, чему способствует сама форма повествовательной подачи галлюцинаторной реальности. В субъектной организации романа совмещаются, “мережат” автор и герой как носители. точки зрения, угла видения изображаемого. Первоначально резко отделенный от героя автор сближается затем с ним в формах несобственно-прямой речи, передающей сознание Передонова. А затем “передоновское” мировосприятие начинает довлеть над авторским, проникая в формы безличного повествования. Так, если в авторской речи Саша Пыльников охарактеризован как “мальчик хорошо откормленный и строго выдержанный своею теткой” [40, С.115], то именно Передонов видит его U глаза, осененные длинными ресницами” [40, С.114] те глаза, которые пленили Людмилу античной, язычекрасотой. Другой пример сопни это, конечно, бред Передонова, фантом его сознания. Но в финале романа, когда сознание Передонова окончательно померкло, уже автор констатирует “бесовство” кота как реальный факт: “Кот вышел из соседней горницы, нюхал кровь и злобно мяукал” [40, С.277]. Реминисценции и аллюзии на классическую литературу XIX века такжеф призваны подтвердить объективность существования злых демонических сил. |