|
/*1 с внезапная и неожиданная, и торжествует над слабостью и над временем” . Страсть к Вере у этого человека, уже стоящего на пороге смерти, подобна восходящему солнцу, радости, надежде, мечте. В своем бескорыстном восхищении Верой Горелов величествен; не случайно Вера, получив в дар от Горелова фабрики, кланяется ему в ноги; жалость и уважение к Горелову рождает в ее душе чувство, странно похожее на любовь. Дионисийский восторг поздней страсти способна выразить, что вполне закономерно у символистов, только музыка: “Звуки рояля сквозь открытые окна дома внятно рассказали ему в нескольких тактах всю историю его жизни и втеснили г в свое зыбкое течение все, чем отравлена душа: скука надоедливых повторений, суета и маета тщетных забот и трудов, сожаление о ряде совершенных ошибок, печаль о невозможном счастии, которого все еще жаждет страстное сердце, скорбь о невозвратно утраченном все переливалось в нем, и он казался себе растворенным в этой прозрачной, звучащей стихии”617. Еще более приближается к символу образ Веры. Эта фабричная работница напоминает царицу сказочной страны, олимпийскую богиню, весталку или раскольничью начетчицу, гордую Марфу Посадницу Новгородскую. Держится она легко и свободно, уверенно и спокойно. Кажется, что даже лесной мох теплеет под ее босыми ногами. Все движенья ее радостны и легки. Вокруг нее словно очерчен золотистый солнечный круг, вне которого все меркнет в лиловой тени. Но во внешности героини этого романа присутствует, помимо солнечности и богоподобности, еще одна черта, которой не было ни у Людмилы Рутиловой, ни у героини “Творимой легенды”, Вера выглядит как “прирожденная русская крестьянка”. У нее “сильные, красивые, загорелые ноги” и руки; в руке ее “васильки и тяжелая, полная белых грибов корзина”. Она легко достает ведро из колодца, словно это для нее не труд, а божественная забава. Лейтмотивом образа Веры становится “золотозвенящий голос”, голос “тихий, густой, как золотой звон”. Это образ-эмблема “величавой славянки”. Но своеобразие сологубовской трактовки этого типа, воспетого Н.Некрасовым, Н.Чернышевским, Гл. Успенским, отчасти И.Тургеневым, заключается в том, что красота Веры обречена на гибель. Оценить ее смог только Горелов, но и его настигает смерть. Вера словно "'“Сологуб Ф. Мелкий бес. Заклинательница змей. Рассказы. М., 1991. С.231. 67Тамже. С.413. 9.\ |
ная, и торжествует над слабостью и над временем” [101, С.231]. Страсть к Вере у этого человека, уже стоящего на пороге смерти, подобна восходящему солнцу, радости, надежде, мечте. В своем бескорыстном восхищении Верой Горелов величествен; не случайно Вера, получив в дар от Горелова фабрики, кланяется ему в ноги; жалость и уважение к Горелову рождает в ее душе чувство, странно похожее на любовь. Размах гореловской души, сила его страсти оттеняются “нерусской” сухостью и арифметической трезвостью его брата, Баширова. Поведение самого Горелова, охваченного страстью, уже не подчиняется голосу рассудка. Он испытывает и радость, и ужас; он отравлен пряным, но сладким ядом. Дионисийский восторг поздней страсти способна выразить только музыка: “Звуки рояля сквозь открытые окна дома внятно рассказали ему в нескольких тактах всю историю его жизни и втеснили в свое зыбкое течение все, чем отравлена душа, скука надоедливых повторений, суета и маета тщетных забот и трудов, сожаление о ряде совершенных ошибок, печаль о невозможном счастии , которого все еще жаждет страстное сердце, скорбь о невозвратно утраченном, горе отца, пустынное неверие и обманутая вера, робкая боязнь стерегущих бед, суетный страх мирских осуждений, лукавый стыд перед всякой тупоглазой ухмылкой, тоска грядущих предчувствий, непобедимый ужас, неожиданно воздвигающий сонмы грозящих призраков, отчаяние души, вдруг ставшей на краю невозможной бездны, томительное бессилие, гнетущее безволие, все переливалось в нем, и он казался себе растворенным в этой прозрачной, звучащей стихии” [101, С.413]. Мечта возвышает человека над обыденностью, тогда как здравый рассудок находится полностью в плену “преходящих моментов” жизни. Негодяй Шубников всегда подчиняет свое сознание эгоистическому расчету. Например, приехав к Ленке с предложением обольстить Горелова, Шубников один выпил сь ликер, чтобы “дорогая влага осталась угрюмой и “бытие, переслащенное бенедиктином, пересластило его сознание и окрасило его в цвет еще более золотой, чем проглоченный ликер” [101, С.405]. Еще более приближается к символу образ Веры. Эта фабричная работница напоминает царицу сказочной страны, олимпийскую богиню, весталку или раскольничью начетчицу, гордую Марфу Посадницу Новгородскую. Дер-щ жится она легко и свободно, уверенно и спокойно. Кажется, что даже лесной мох теплеет под ее босыми ногами. Все движенья ее радостны и легки. Вокруг нее словно очерчен золотистый солнечный круг, вне которого все меркнет в лиловой тени. Но во внешности героини этого романа присутствует, помимо солнечности и богоподобности, еще одна черта, которой не было ни у Людмилы Рутиловой, ни у героини “Творимой легенды”. Вера выглядит как “прирожденная русская крестьянка, одна из тех полевых Альдонс, в которых была влюблена суровая муза Некрасова” [101, С.278]. У нее сильные, красивые, загорелые ноги и руки; в руке ее васильки и тяжелая, полная белых грибов корзина. Она легко достает ведро из колодца, словно это для нее не труд, а божественная забава. Лейтмотивом образа Веры становится “золотозвенящий голос”, голос “тихий, густой, как золотой звон”. В Вере очень мало житейски конкретных черт (может быть, только ее наивные, немного смешные слова, кообраз «эмблема "величавой славянки”. Но своеобразие сологубовской трактовки этого типа, воспетого Некрасовым, Чернышевским, Гл.Успенским, отчасти Тургеневым, заключается в том, что красота Веры обречена на гибель. Оценить ее смог только Горелов, но и его настигает смерть. Вера словно предчувствует свою обреченность. В самом начале романа через сказочный мотив объясняет она Милочке свое положение: “Как в сказке говорится: направо пойдешь, дорогое себе потеряешь; налево пойдешь, головы не сносишь; прямо пойдешь, назад не вернешься; на месте застоишься, в соляной столб обратишься; а назад повернешь, в болоте завязнешь” [101, С.270]. Вере не жалко жизни, как не жалко было выбросить золотой, но ей хочется перед смертью хоть на миг, хоть маревом, да просиять [101, С.371]. Если Горелов стремился к радостям жизни, то Вера мечтает с своем кресте, о страдании-подвиге. Она создала себе легенду о своей чудесной силе заклинать змей и людей, подчинять их своей власти. Решив разорить хоть одно змеиное гнездо фабрикантов, Вера добилась своего семейный покой и благосостояние Гореловых разрушены, но добилась этого ценой своей жизни, своего счастья, своей любви. Вера живет своей мечтой, как будто грезит наяву или в полусне, слушает “змеиные сказки”: “Воля ее была подчинена прихотливому воображению, распаленному жаждой высокого дела”. Мрачно бываетI мерцание ее глаз [101, С.360], ей “страшно и радостно”, вся она словно пламенный “черный ангел” [101, С.365]. В романе нет однозначной оценки того, что сделала Вера: подвиг это или безумие, ошибка или истина. Автору важно показать, как силен человек, увлеченный пламенем мечты. Вера очаровала змея, но она и сама очарована “высоким змеем”. Ее бедная душа в плену сладостной мечты; она погибнет, но все же она права, хотя мечта ее становится |