|
Этот химик-студент повредил свои мозги занятиями оккультизмом. Его речь — бессвязный поток, океан слов, “теософия тут мешалась с юриспруденцией, революция с химией; в довершение безобразия химия переходила в кабалистику, и ** ^ 5?749 вывод был неизменно один: русский народ отстоит свое право * Третью группу составляют персонажи — носители нового религиозномистического сознания в России. С одной стороны, это Шмидт, несущий в Россию западную теософскую доктрину, “ослепительный путь тайного знания”. С помощью астрологии пытается предостеречь он Дарьяльского от гибели. Но это книжный, далекий от погибающей России человек. С другой стороны, мистическое сознание выражают члены секты “голубей”. “Тайная радость России”, грядущий “Лик Духов”, живое солнце, новая молитва преображают во время радений убогое пространство в пять аршин. Грязные, скотские лица, преображаясь, “струят чистую, как снег и как солнце, ясную свою прохладу”750. В новом небе парит дух Христов Серебряный голубь. Нищий Абрам не отличается хитростью соображения; Глава “голубей” столяр Кудеяров, “когда словом хотел приоткрыть чувства”, начинал мучительно заикаться. Его косноязычная речь невольно придает комический вид серьезным идеям. Жутким шаманством звучат речи Кудеярова во время “деланья” (радений), они ужасают “бешенством их бессмыслий”: “Старидон, карион, кокире стадо; стридадо; помолюся Господу Богу и святой Пречистой. Молодик молодой, у тебя рог золотой... Старидон, карион, кокире стадо; стридадо”75 . Итак, и пространство, и персонажи в романе носители определенных идейных позиций. Основной принцип их изображения можно назвать принципом оборотничества, демонстрирующим читателю, что “славное село то” не село, “идея та не идея вовсе”, а “так, разводы какие-то”. Столь же эмблематичны другие повествовательные компоненты этой “субъективной” линии сюжета: портрет, пейзаж, сквозные образы-детали. Они призваны наглядно, с аллегорической ясностью продемонстрировать двойственность идей, которые, будучи заявленными, тут же опровергаются. По принципу оборотничества построены портреты персонажей. Так, безобразный (“неказистый”) вид Феклы Матвеевны (“Лепехи”) был “смрадной 749Белый А. Серебряный голубь, С.116. 750Там же. С.75. 75Там же. С.210. 262 |
картавости едва » кричит он, приехав к баронессе в Гуголево). Жалок и комичен мистический анархист Чухолка, однокашник Дарьяльского по Казанскому университету. Отдаленно Чухолка напоминает нигилиста Базарова. Этот химик студент повредил свои мозги занятиями оккультизмом. Его речь бессвязный поток, океан слов, “теософия тут мешалась с юриспруденцией, революция с химией; в довершение безобразия химия переходила в кабалистику ... и вывод был неизменно один: русский народ отстоит свое право” [38, С.116]. Нелеп его внешний вид (“Человек с совиным носиком и в подвернутых штанишках”), нелепа его запинающаяся, витиеватая, путаная речь (“Да, то есть нет, нет... Я, собственно говоря хм: позволишь ли “ты?” Да; так вот; я, собственно незачем так... и т.д.” [38, С.115]). Третью группу составляют персонажи носители нового религиозномистического сознания в России. С одной стороны, это Шмидт, несущий в Россию западную теософскую доктрину, “ослепительный путь тайного знаний”. С помощью астрологии пытается предостеречь он Дарьяльского от гибели. Но это книжный, далекий от погибающей России человек: “из книг, значков и чертежей поднималась лысая голова Шмидта” [38, С.162]. Слова его странные и “вовсе непонятные” (например: “прямая линия квадрата есть источник и орудие всего чувственного”). С другой стороны, мистическое сознание выражают члены секты “голубей”. “Тайная радость России”, грядущий “Лик Духов”, живое солнце, новая молитва преображают во время радений убогое пространство в пять аршин. Грязные, скотские лица преображаясь, б{струят чистую, как снег и как солнце, ясную свою прохладу” [38, С.75]. В новом небе парит дух Христов Серебряный голубь. Но если прислушаться к речам руководителей секты, то закрадывается сомнение в истинности их пути. Лиховский мещанин Сухоруков оправдывает свои убийства тем, что нет ни Бога, ни греха, ни души: “...одна пустота; што курятина, што человеческое естество плоть единая, непрекословная” [38, С.250]. Нищий Абрам не отличается хитростью соображения; сам Кудеяров говорит ему: “... хошь Столб ты и верный, д’язычок твой неверный; сердце золото, д язычок пятачок” [38, С.54]. Глава “голубей” столяр Кудеяров, “когда словом хотел приоткрыть чувства”, начинал мучительно заикаться. Его косноязычная речь невольно придает комический вид серьезным идеям. Так, на пример, он говорит о святом ремесле столяра: надо строгать, строить дом божий отстругивать (здесь мысли Кудеярова перекликаются с идеями Р.Штейнера; сам Белый будет работать стамеской, украшая деревянной резьбой теософский храм в Дорнахе). Столяр говорит, что мастерить мебель дело важное; со смыслом, с молитвой надо работать, тогда купчик или барин, сидя на стуле, ту молитву и почувствует, призадумается. Слишком уж странный способ восприятия истин получается, прямо-таки диаметрально противоположный головному. Жутким шаманством звучат речи Кудеярова во время “деланья” (радений), они ужасают “бешенством их бессмыслий: “Старидон, карион, копире стадо; стридадо; помолюся Господу Богу и святой Пречистой. Молодик молодой, у тебя рог золотой... Старидон, карион, копире стадо; стридадо” [38, С.210]. Итак, и пространство, и персонажи в романе носители определенных идейных позиций. Основной принцип их изображения можно назвать принци-v 1 пом оборотничества, демонстрирующим читателю, что “славное село то” не село, идея та не идея вовсе, а “так, разводы какие-то”. Столь же эмблематичны другие повествовательные компоненты этой асубъективной” линии сюжета: портрет, пейзаж, сквозные образы-детали. Они призваны наглядно, с аллегорической ясностью продемонстрировать двойственность идей, которые, будучи заявленными, тут же опровергаются. По принципу оборотничества построены портреты персонажей. Так, безобразный (“неказистый”) вид Феклы Матвеевны (“Лепехи”) был “смрадной ушонкой” ее мужа, купца Еропегина, тогда как его “ скромный и благолепный” образ выражал прекрасную душу супруги [38, С.60]. Матрена рябая, безбровая баба, с испорченным оспой лицом, выпирающим животом, кирпичного цвета космами и ногами в навозе “туча, буря, тигра, оборотень” [38, С.26]. В глазах ее чудится Дарьяльскому “святая души отчизна” [38, С.149]. То # глаза ее, как “океан -море синее”, а сердце “красная, что красное солнце лампада” [38, С.150], то глаза ее бельма, а сама она столяриха, пребезобразная, гулящая баба [38, С.151]. Наиболее настойчиво подчеркивается Белым двойственность Кудеярова. У него не лицо, а пол-лица, а если “стать против лица, а так что-то... разводы какие-то все” [38,ет С.373,41,57]. Во время молитв лицо его “белоогненное , свет духовный истончает и расплавляет хворые и жалкие черты [38, С.73]. И все же кажется Петру, |