|
ппл ее вечность: (“дни шли, и они шли из дней в ночи; из ночей же они шли в дни” ). Жизнь природы, вселенной предстает гармоничной и целесообразной. Ход этой “объективной” (пантеистической) линии сюжета не знает личной трагедии заблуждения и смерти. Таким образом, эмоциональные потоки, несомые двумя линиями сюжета, создают “эффект противочувствования”, который Л.С.Выготский считал основанием для возникновения катарсиса. Как соотносятся между собой, как взаимодействуют две выделенные нами линии сюжета? Не только как центр и периферия, окружающая судьбу главного героя широким эпическим фоном. Они взаимодействуют диалогически, как два “голоса”. Первая (“субъективная”) линия сюжета напоминает мозаику из четко определенных “голосов” конкретной исторической, социальной, политической эпохи. Как отмечалось выше, автор воплощает идеологические позиции персонажей в речевых стилях, а затем (средствами речевого гротеска и шаржа) обнаруживает несостоятельность этих “речей” (в пределе косноязычие и немоту). Вторая (“объективная” пантеистическая) линия сюжета выражает другой “голос”, идущий от Логоса, Души Мира, Софии). Повторяясь в разных контекстах, с разной эмоциональной окрашенностью, образы ручья, леса, поля, зари, ветра приобретают в сознании читателя глубину образов-символов. Образы-символы соединяют две линии сюжета в одну. Облик России в “Серебряном голубе”, складывающийся из образов поля, леса, озера (реки, ручья), луга, неба и зорь ориентирован на символы-лейтмотивы, и центральный из них образ красных зорь связывает воедино “субъективный” и “объективный” пласты сюжета, интегрируют все оттенки смысла (от обозначения любви страсти до указания на глубины народного сознания и мистическую борьбу Бога с дьяволом), в глубине своего содержания воплощает некую несказанную “тайну”. Движение лейтмотивов, постоянно переплетающихся (перекликающихся друг с другом) создает в романе свой “сюжет”. Он влечет за грань оформленных образов — к задушевным переживаниям самого А.Белого-поэта. Эта третья (“лирическая”) линия сюжета рождается из сопоставления первых двух линий (романа о Дарьяльском и романа о России); на ™Там же. С. 196. 267 |
кое было лето; близится осени золотая и красная пора” [38, С.188].Солнце еще палит, но уже ясная тянется по воздуху паутина. Подходят новые праздники три Спаса. Зори становятся холодными, голубые пространства пепельными, синими, черными, как лицо мертвеца [38, С.242]. Начало конца для Дарьяльского (отъезд в Лихов) совпало с первыми заморозками, когда дорога бледнеет морозной “мертвизной” [38, С.259]. Но осветило пространство солнце: “день обещал быть холодным, высоким и бледно-голубым” [38, С.260], полным чувства освобождения от жара, зноя и гроз бурного лета, пророчащим новые дни будут дни” [38, С.261]). Тишина открытых далей абудто мира скорбь навсегда отошла от земной обители и земная обитель ликует в своем торжествующем блеске” [38, С.1851. Завершается роман образом утренней свежей зари, сменившей жгучие летние закатные зори. История Дарьяльского лишь эпизод в неостановимой жизни природы, лишь события одного лета. Повторяемость годового круга сулит вечную возвращаемость каждому мигу времени. Так в самом движении жизни заключается ее вечность (“дни шли, и они шли из дней в ночи; из ночей же они шли в дни” [38, С.196]). Знаком вечности является в романе образ пятисотлетнего трехглавого дуба, под которым сиживал одинокий опричник из дружины Иоанна Васильевича Грозного, спасался беглый расстрига люди, улетевшие в “неизмеримость времен”. Но пройдет еще сотня лет, и новое “свободное племя” посетит старый дуб [38, С. 144,214]. Жизнь природы, вселенной предстает гармоничной и целесообразной. Лужи и тучи, травы и звезды, день и ночь, солнце и дождь все эти противоположности связаны в единый мир, соприсутствуют во вселенной, так же как жизнь и смерть, прошлое и будущее невозможны друг без друга. Ход этой объективной трагедии блуждения и смерти. Озеро, ручей, листва, птичий писк, луг солнца дают приказание “невидимый власти”: “Все , что ни будет отныне, хорошо: так надо” [38, С.184]. Таким образом, эмоциональные потоки, несомые двумя линиями сюжета, создают “эффект противочувствования”, который Л.С.Выготский считал основанием для возникновения катарсиса. Как соотносятся между собой, как взаимодействуют две выделенные нами линии сюжета? Не только как центр и периферия, окружающая судьбу главного героя широким эпическим фоном. Они взаимодействуют диалогически, как два “голоса”. Первая (“субъективная”) линия сюжета напоминает мо заику из четко определенных “голосов” конкретной исторической, социальной, политической эпохи. Как отмечалось выше, автор воплощает идеологические позиции персонажей в речевых стилях, а затем (средствами речевого гротеска и шаржа) обнаруживает несостоятельность этих “речей” (в пределе косноязычие и немоту). Вторая (“объективная” пантеистическая) линия сюжел та выражает другой “голос”, идущий от Логоса, Души Мира, Софии. Этот “голос” не так громок, не так эффектен; это “шепотная речь”, или, если использовать слово самого Белого, сс арьяльском новые, смутные пока, мистические ощущения. Здесь Белый снова продолжает идеи философской лирики Ф.Тютчева, противопоставляющего искажающую тайный смысл “мысль“ (“Silentium!”) и “языки неземные” природы: Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушныйлик В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык... [41] Две сюжетные линии противопоставляются как два типа слов: “сказуемых” и “несказанных”. А.Белый пишет: и . многое множество слов, звуков, знаков выбросил запад на удивленье миру; но те слова, те звуки, те знаки будто оборотни..., свои там выплескивают наружу слова, в книги, во всякую премудрость и науку; оттого-то вот там и сказуемые слова и сказанный склад жизни, вот что такое запад. Но ведь не слово душа: грустит она о несказуемом, она о несказанном томится” [38, С.202]. Слово на Руси получают в молчании, и оно о тайне. “Россия есть то, о что разбивается книга, распыляется знание” (ср. тютчевское: “Умом Россию не понять...”). Несказанные слова России узнаются в широких просторах, родных полях, в цветах луговых: “Скольких, скольких в тайне сжигает полевая мечта; о, русское поле, русское поле! Дышишь ты смолами, злаками, зорями: есть где в твоих в просторах, русское поле, задохнуться и умереть... Будут, будут числом возрастать убегающие в поля!” [38, С.203]. Пейзаж в “Серебряном голубе” не только динамичен, но и озвучен. Клинькает” колокольня; “ведут непонятный свой разговор уточки, грустно вода похлюпывает у мостков” [38, С.24], повизгивают стрижи, в стоне ночной совы стон души погибшего двести лет назад расстриги [38, С.214]. Говорит с Дарьяльским старый дом в Гуголево [38, С.126]. В шуме деревьев под ветром подобен “храму” наполняет душу восторгом. Известное стихотворение “Утро” наполнено такими деталями, которые почти буквально повторятся у Белого: облака в огне, белый пар над лугами, роса серебристая, зеркальная вода, кудри лозняка. Весь улыбающийся простор в этом стихотворении залит Изолотыми потоками” утреннего света, алым светом зари). Итак, символы-лейтмотивы и центральный из них образ красных зорь связывают воедино “субъективный” и “объективный” пласты сюжета, интегрируют все оттенки смысла (от обозначения любви страсти до указания на глубины народного сознания и мистическую борьбу Бога с дьяволом), в глубине своего содержания воплощает некую несказанную “тайну”. Движение лейтмотивов, постоянно переплетающихся (перекликающихся друг с другом) создает в романе свой “сюжет” свою лирическую мелодию: горькую, как запах растертой в руках полыни, тоскливую, как крики журавлей, грустную, как сны и мечты, но и тихую, кроткую, с улыбкой сквозь слезы, с жаждой поднебесного покоя (см. главку “Что ему сказала заря” [38, С.258-259]. Эта лирическая мелодия не совпадает до конца ни с историей Дарьяльского, ни с образом природы (т. е. Руси) с ее летом, умирающим в осень. Она влечет за грань оформленных образов к задушевным переживаниям самого А.Белого поэта. Эта третья (“лирическая”) линия сюжета рождается из сопоставления первых двух линий (романа о Дарьяльском и романа о России); на самом глубинном уровне содержания “Серебряный голубь” это роман о самом А.Белом (как и его “сюжетные” стихи зарисовки о бродягах, чиновниках, мужиках в сборнике “Пепел”). Точнее о его раздумьях над судьбами русской интеллигенции в России, окрашенной в красный цвет апокалипсиса и мистерии. Смерть (индивидуальности, интеллигенции, прежней культуры) представляется Белому неизбежной, но и непреложной, как закон природы. Лица сектантов, убивающих Дарьяльского, скорее испуганные, чем злые [38, С.278], они смотря на агонию “без жестокости”, слышен “соболезнующий шопот” [38, С.279]. Это ритуальное убийство, искупительная жертва, необходимая для возрождения России. Лирическая мелодия лейтмотивов выражает свои эмоциональные образы: одиночество, сиротство, детскость, затерянность в большом и таинственном мире. Россия заря в конечном итоге воплощается не в Кате (Запад) и не в Матрене (Восток), а в Аннушке-Голубятке, “сестрице родненькой”, глаза которой без слов обещают то же, что и реченька: “Все-все-все расскажу”... Аннушка (Россия) посылает Дарьяльскому (Белому) призыв сестринский:.4 . « |