самоотождествившегося с бомбой и соответственно с растерзанным Дионисом, с распятым Христом по своим последствиям серьезен: именно его путь как крестный путь личности через дионисийское распятье, Египет и “Книгу мертвых” к простой жизни, в духе учений Сковороды, а не экстремистские заблуждения, в изображении которых элементы пародии на детектив сочетаются с мотивами балагана868. Покушение сына на жизнь отца мотив мифов об Уране, Кроносе и Зевсе (последние двое отцеубийцы). Тиканье часов в бомбе мгновения убывающего времени. Взрыв бомбы расширит неуловимую трещинку мгновение между прошлым и будущим до масштаба бездны; нарушится связь между пространством и временем; дискретный мир превратится в непрерывный, он то и станет царством Вечности, бытием с нулевым времяисчислением. В сцене бреда (субглава “Страшный Суд”) Николай Аполлонович спрашивает: “Кто же отец мой?” “Сатурн...” Николай Аполлонович хотел “бросить бомбу в отца; бросить бомбу в самое быстротекущее время. Но отец был Сатурн, круг времени повернулся, замкнулся; сатурново царство вернулось...Течение времени перестало быть; тысячи миллионов лет созревала в духе материя; но самое время возжаждал он разорвать; и вот все погибло... Все падало на Сатурн; ...все тела не стали телами; все вертелось обратно — вертелось ужасно”869. Круг времени для героев замкнулся: “времяисчисление...нулевое”, “круг времени повернулся”, “течение времени перестало быть”, “летоисчисление бежало 870 обратно” . В круг замыкается и интрига: ”...Бомба-то, ставши умственной, описала правильный круг, так что речь о бомбе возникла в месте возникновения бомбы”871. Замкнулся круг русской истории: ’’Медноголовый гигант прогонял через периоды времени вплоть до этого мига, замыкая кованый круг”872. Отсутствие времени, “нулевое” время это миг, сжавший в себе прошлое и будущее; миг, достигший предельной плотности, критической плотности; он должен взорваться. Категория взрыва, как нам представляется, это не только “Страшный суд” для героев романа, но и благо, спасение с точки зрения автора. Пространство, вместе с границами, движется, летит, теряет устойчивость. 868см. Старикова Е. Реализм и символизм.// Развитие реализма в русской литературе: в 3-х тт.М., 1974. Т.З. 869Белый А. Петербург. С. 238. 870Там же. С.238-239. 87Там же. С.248. 872Там же. С.306. |
ставши умственной, описала правильный круг, так что речь о бомбе возникла в месте возникновения бомбы” [49, С.248]. Замкнулся круг русской истории: 66 Медноголовый гигант прогонял га, замыкая кованый круг... [49, C.306J. Все ветшает, превращаясь в мерзость запустения. Жизнь, зашедшая в тупик, становится смертью: "... всему положен предел: и платина плавится99 Шести лонович выглядит “серой развалиной”, “тысячелетним каким-то” [49, С.341]. Мотив смерти, звучавший с самого начала романа (через строки стихов Пушкина, через утверждение Дудкина об “общей жажде смерти”), усиливается по ходу сюжета. Отсутствие времени, “нулевое” время это миг, сжавший в себе прошлое и будущее; миг, достигший предельной плотности, критической массы; он должен взорваться. Категория взрыва, как нам представляется, это не только “Страшный Суд” для героев романа, но и благо, спасение с точки зрения автора. У героев “Петербурга” сознание (интеллект, логика) развито в ущерб психике [49, С.109]. У них нет души, поэтому образы сознания герои склонны тесно увязывать с физиологией, с плотью: застой крови, сухотка спинного мозга, геморрой, стенокардия и так далее в традициях вульгарного материализма. Отсутствие души бездушие это, в конечном итоге, безличие (“личность же с пучиною всевозможных волнений (сего побочного следствия существованья души) представлялась сенатору как черепная коробка, как пустой, в данную минуту опорожненный футляр” [49, С.50]. Образы героев кривятся, превращаются в гримасы и гротеск: “нетопырь” (сенатор), “лягушонок” (Николай Аполлонович), китайская кукла (Софья Петровна), “монгол” (Липпанченко) истинная пружина интриги, воплощенное бездушие чудовищная голова с выдающейся, как у гориллы, лобной костью и глубоко засевшими в орбитах глазками, была “головой недоноска”, чей хиленькии рос раньше времени жировыми и костяными наростами [49, С.274]. У этой-, 66 особы” выразительнее спина, чем лицо: “Вдруг безликой улыбкой повыдавилась меж спинои и затылком жировая шейная складка: точно в кресле засело чудовище; и представилась шея лицом; точно в кресле засело чудовище с безносой, безглазою харею; и представилась шейная складка беззубо разорванным ртом” [49, С.277]. Дефицит .души, свойственный всем героям, у Липпанченко представлен воистину “чудовищным” вакуумом. Взрыв означает гибель изжитой плоти, преображение ее вновь родившейся душой. Так, в груди Аполлона Аполлоновича рождается ощущение рас |