|
задачу декорирования, родственного сходным тенденциям европейского сецессио и стилизаторским увлечениям акмеистов. Но требованию иерархизации смыслов, отстаиваемому младшими символистами, проза Брюсова не отвечала: структурирование материала, осуществлявшееся писателем лишь на уровне повествования и в плане орнаментики, проблематику произведений все-таки оставляло плоскостно-стилизаторской. В романах Брюсова делается ощутимым особый вид художественного пространства, разворачивающегося именно на границах текста и контекста (литературного или жизненного). В.Н.Топоров называет этот вид пространства “эктропическим”, или синтетичным пространством единства автора и текста, в котором "автор" описывается через текст и текст через автора; поэт творит текст, а текст формирует поэта. Активное формирование этого вида пространства шло именно в символизме, ибо, по мнению исследователя, “проблема единства поэта и создаваемого им текста может возникнуть лишь в том духовном контексте, где признается внутренняя глубинная связь творца и творения, субъекта творчества и его объекта”970. Символистские романы Ф.Сологуба осмысляют реальную, современную писателю жизнь России. Жизненная правда этих романов заключается в отражении психологии современного одинокого человека, находящегося в состоянии абсолютного отчуждения от мира и людей, переживающего ситуацию "духовного подполья". Выдвижение на первый план психологического состояния “героясолипсиста” привело к изменению родовой природы жанра романа. Сологубовский "роман сознания" строится на взаимообратимости эпического и лирического начал. Сосредоточившись на соотношении “Я” и “Не-Я”, Сологуб не углубляется в структуру “Я”, но мифологизирует его. Преодоление “земного томленья” (извечного царства дьявола) возможно только, по твердому убеждению писателя, только в процессе “творения легенды”, пытающейся подчинить мир “Не-Я”, сделать его материалом для творческой игры. Однако такое преодоление всякий раз оказывается иллюзорным. Солипсизм героев Сологуба не привел к освобождению и самоутверждению личности. “Творимая легенда” никогда не станет объективной реальностью. 970 Топоров В.Н. Об “эктропическом” пространстве поэзии.// От мифа к литературе. М., 1993. С.28,26. 345 |
ва эктропическим , или синтетичным пространством единства автора и текста, в котором “автор” описывается через текст и текст через автора; поэт творит текст, а текст формирует поэта. Активное формирование этого вида пространства шло именно в символизме, ибо, по мнению исследователя, “проблема единства поэта и создаваемого им текста может возникнуть лишь в том духовном контексте, где признается внутренняя глубинная связь творца и творения, субъекта творчества и его объекта” [92]. Брюсовские романыстилизации это романы-имитации “правдивых повестей” прошлых эпох, но “чужой” стиль совпадает с его собственным стилем, становится “своим”. Брюсов человек начала XX века совпадает в некоторых существенных особенностях с Рупрехтом еком Реформации в Германии XVI века и с Юнием Аналогии между культурными эпохами подчеркив ют общечеловеческий, всемирный характер брюсовского героя человека творца, для которого красноречие (риторика) это словесная магия, преодолевающая хаос. 66 Стиль” ключевой “прасимвол”, символ-интегратор в метаисторических романах Брюсова. Внутренний мир романов Брюсова, состоящий из вполне завершенных, пластичных и “археологически” точных образов, мало затронут процессами символизации поэтики. Символизация разворачивается, прежде всего, на границах его произведений, обостряющих чувство контекста (жизненного и литературного). Символом является текст в целом, как книга, как знак целого ряда инвариантных, но нетождественных значений. Подчеркнутая “литературность” (словесная выраженность, “словесная магия”) романов Брюсова акцентировала семиотический аспект искусств, который позднее стал предметом теоретической рефлексии, например в трудах чешского структуралиста Макаржовского, считавшего, что “чувственно воспринимаемое произведение предмет по отношению к этому нематериальному объекту (“эстетическому объекту”, существующему в сознании. Н.Б.) является только его внешним символом [93]. Такое внимание Брюсова к внешней, словесной оформленности произведения предваряло все возрастающую роль активности художественной формы в процессах символизации, свойственную романам Ф.Сологуба и А.Белого. 4. Функции стилизации в модернистской прозе (М .Кузмин, А.Ремизов). Стилизация, как известно, заключается в имитации автором какого-либо чужого культурного или индивидуального стиля, становящегося при этом не тем точка зрения снова перемещается к автору, который со стороны рисует портрет героя (бледное лицо его на темно-красной подушке кажется особенно бледным). Затем снова несобственно прямая о сибирской ссылке), и так без конца сменяются зоны автора и героя. В результате вопрос о том, был ли ночной призрак в действительности или это только галлюцинация героя, становится неразрешимым. С другой стороны, сам Пусторослев объясняет все усталостью, интерпретирует свое приключение в духе декадентской литературы, рассказывая о нем Приклонскому (может быть, Пусторослев сам писатель и в этом качестве alter ego Сологуба ?). Поэт Приклонский подан в рассказе весьма иронично (“развинченная походка”, странные, опьяненно-веселые и невнимательные глаза”, но ведь и сам Соло-» губ апоэт декадент”, и то, что говорит Приклонский о сосуществовании реального и ирреального миров, выражает сологубовский миф о мире. Может быть, он мистифицирует Пусторослева, а может быть, открывает ему истинный смысл происшедшего. Тональность его высказываний неопределенна (ирония? мистификация? сокровенное знание?) и отчасти совпадает с тоном безличного повествователя. Гибкость субъектной организации повествования исключает возможность “готового” окончательного авторского суждения о том зыбком, таком знакомом и таком таинственном мире, который воссоздан в рассказе. Читатель погружается в атмосферу “творимой легенды”, творит ее вместе с героями и автором. Эпический по содержанию рассказ “лирически” воздействует на читателя, погружая его в то состояние очарованности, легкого головокружения, которое испытывает Пусторослев от чудесной близости иного, “страшного и желанного”, мира. Роман “Заклинательница змей” воздействует на читателя в чисто “эпическом” качестве. Текст романа не становится для читателя предметом творческой игры воображения. * * * Символистские романы Ф.Сологуба осмысляют реальную, современную писателю жизнь России. Жизненная правда этих романов заключается в отражении психологии современного одинокого человека, находящегося в состоянии абсолютного отчуждения от мира и людей, переживающего ситуацию и уховного ния героя-солипсиста привело к изменению родовой природы жанра романа. Сологубовский “роман сознания” строится на взаимообратимости эпического и лирического начал. Сосредоточившись на соотношении “я” и “не-я”, Сологуб не углубляется в структуру “я”, но мифологизирует его. Преодоление “земного томленья” (извечного царства дьявола) возможно только в процессе “творения легенды”, пытающейся подчинить мир “не-я”, сделать его материалом для творческой игры. Однако такое преодоление всякий раз оказывается иллюзорным. В своих романах Сологуб впервые последовательно применил эйдетический принцип в строении образа, что обусловило символизацию всех элементов художественного мира и текучесть, динамичность всей структуры романа в целом. Солипсизм героев Сологуба не привел к освобождению и самоутверждению личности. “Творимая легенда” никогда не станет объективной реальностью. Дальнейшее развитие символистского романа будет связано с разработкой психологического анализа мифологически-понятой личности, с установлением связей между и “не-я”, с поисками веры и надежды. Библиографические ссылки. 1. Сологуб Ф.Я. Книга совершенного самоутверждения // Сологуб Ф. Творимая легенда. СПб.;М., 1991. С.148. 2. Там же. С. 145. 3. Там же. С.150. 4. Цит. по: Русская поэзия “серебряного века”: 1890-1917: Антология М., 1993. С.202. 5. Великовский С. В скрещении лучей: Групповой портрет с Элюаром. М., 1987. С.84. 6. Smaga J. Fiodor Sologub; Paul Verlain / Цит.по: Багно B.E. Федор Сологуб переводчик французских символистов // На рубеже XIX и XX веков. Л., 1991. С.163. 7. См. напр.: Личность в XX столетии; Анализ буржуазных теорий. М., 1979. С.164-173. 8. Волынский А.Л. Ф.К.Сологуб // Сологуб Ф. Творимая легенда. П.; М., 1991. С.221. 9. Сологуб Ф. Поэты ваятели жизни // Сологуб Ф. Творимая легенда. 1991. |