|
как литературное произведение и собственно миф как особая форма сознания архаического человечества различаются принципиально, поскольку принципиально различны мифологическая фантазия и художественная фантазия998. Символистский роман, который сложился и утвердился в культурную эпоху порубежья, с одной стороны кризисную, а с другой сакральную, пророческую, во многом явился порождением своего времени, отразившим духовные искания русской интеллигенции на рубеже Х1Х-ХХ вв. Он отразил стремление русских писателей к некой универсализации жизни (внести в хаос современной действительности универсализм мифа), что в итоге позволило им провидеть не только эсхатологический исход развития культуры, но и историософскую перспективу развития как России, так и мира в целом. Так, как мы попытались показать выше, В. Брюсов особое внимание уделял идее преемственности культурных эпох, выделяя среди них те, которые оказали влияние на развитие цивилизации, зафиксировав ценность героических порывов человеческого ума и страсти. Федор Сологуб, напротив, выход из мрачной современной ему действительности, “бабищи дебелой”, как называл ее сам писатель, искал в “творимой легенде”. Андрей Белый, в свою очередь, разделяя идеи русского мессионизма и соборности, основную задачу искусства видел в теургии, жизнетворчестве. Являясь не только свидетелями, но и участниками разыгрывающейся в России мистерии, видя крушений идей, режимов и идеологий, писатели модернисты своей жизнью и творчеством воплощали свойственные им мировоззренческие идеи. Сложная, яркая и противоречивая Эпоха Серебряного века, преломляясь в их произведениях, приобретала различные воплощения и прочтения. Вследствие этого, тематика символистских романов диктовалась современной жизнью России, где причудливо переплетались миф и реальность. Символистский роман в России развил традиции готического романа. Романы В. Брюсова как мы знаем воссоздают прежде всего “готический” колорит: чудесные видения, замки и монастыри, ангелы и дьявол, алмазные кресты и кинжалы, кубки с отравленным вином, придворные интриги, князья и монахи, пишущие свои Лосев А.Ф. Миф.// Филос. энцикл.: в 5-ти тт. М.> 1964. Т. 3 С. 458 364 |
дьявола заключено самое страшное и самое ужасающее, что только способен придумать ум... Говорят один студент в Геттингене сошел с ума от этого романа”. Роман Гофмана тоже можно назвать “романом сознания”, учитывая повествовательную форму исповеди, при которой все события и все другие персонажи даны в субъективном преломлении так, как они отражаются в смятенном сознаМедар, комментирует образ парикмахера Шенфельда образ, воплощающий несовпадение прозы жизни и поэзии творчества, выпадающие на долю художника; потому-то Шенфельд называет себя “Белькампо” (итальянская калька немецкой фамилии: “прекрасное поле”). Кроме того, отмечается сюжетная функция этого образа: парикмахер одновременно тайный агент монастыря, следящий за Медардом. Но, как нам кажется, в романе этому буффонному образу придан еще один смысл. Шенфельд своеобразный двойник главного героя. Он заявляет: “...я воплощенная глупость и всюду следую за тобой, то и дело выручая твой рассудок; признаешь ты или нет, но только в глупости ты обретаешь спасенье, ибо твой рассудок сам по себе нечто весьма жалкое, он еле держится на ногах, шатается во все стороны и падает, будто хилое дерево; другое дело, когда он находится в обществе глупости, уж она-то поставит его на ноги и укажет верный путь на родину, то-есть в сумасшедший дом, куда мы с тобой в аккурат и угодили, братец Медард” [81]. Шенфельд постоянно каламбурит, но уверяет, что “игра слов это раскаленные щипцы в руках глупости, которыми она завивает мысли”. Гофман демонстрирует, как ненадежен рассудок —“ленивый наместник глупости” “подлинной повелительницы умов”. Символистский роман в России развил традиции готического романа. В трилогии Мережковского напоминает о католицизме сама идея борьбы Христа и Антихриста за душу человека; правда, сущность Антихриста весьма переосмыслена писателем. Романы Брюсова воссоздают прежде всего “готический” колорит: чудесные видения, замки и монастыри, ангелы и дьявол, алмазные кресты, кинжалы, кубки с отравленным вином, придворные интриги, князья и монахи, пишущие свои “правдивые истории” на желтоватом пергаменте... Но главное лицо в романах Брюсова сам автор-сгилизатор. Роман Сологуба “Мелкий бес” внешне совсем не напоминает готический роман. Передонов вовсе не сильная личность; у него не безудержные любовные страсти, а вялая похоть, демоническая жажда власти заменена мечтой об инспекторском месте; вместо эликсиров сатаны, найденных в пещере Святого Антония водка. Даже дьявол выродился в мелСологуб “лирическую” тенденцию романа |