|
перспектива разворачивается уже в сознании читателя. В структуре образности, данной в тексте, заложенной в тексте, по справедливому замечанию Лены Силард, заложена “порождающая модель”, задан принцип, направляющий читательское восприятие по “эйдетическому” пути. Символистский роман, начиная с этого этапа своей эволюции, который ярко представлен творчеством Ф. Сологуба, совмещает “чудесное” именно с бытовой, повседневной жизнью русского человека. Мифологизация современности захватывает и автора как часть этой современности. Лиризм символистского романа поэтому имеет отчетливо личностный характер, совпадающий с переживаниями лирического героя в поэзии автора. Таким образом, тождество эпоса и лирики, к которому стремился символистский роман, есть одно из проявлений общей установки символизма на тождество идеального и материального, обыденного и мистического, индивидуального и всеобщего, временного и вечного. Учитывая все вышесказанное, представляется необходимым сделать некоторые обобщения и выводы относительно тех аспектов поэтики и стилистики символистского романа, которые представляли собой объект и предмет данного г исследования, как то особенности архитектоники, своеобразие принципов и способов построения и воплощения хронотопа, образ автора как творца художественного текста и средства его оформления в произведении и, наконец, стилевое воплощении центральных для модернистской прозы рубежа Х1Х-ХХ вв. мотивов как отражения стилевых процессов культуры Серебряного века. Опираясь на идеи М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, Ю.Н. Тынянова и т. п., отметим, что архитектоника как наиболее общее и внешнее осуществление формальной стороны произведения в символистских романах В. Брюсова, Федора Сологуба, Андрея Белого оказывается глубинно связанной с мифопоэтической структурой, которая специфически в ней реализуется. Согласимся с утверждением С.П. Ильева о том, что “символистский роман как художественный текст предполагает оболочку метатекста, который, будучи нехудожественным (служебным)тем не менее наделен художественными функциями по законам 367 |
в архаичном мифологическом мышлении человечества, антропоморфно видевшем природу. Роман о сознании Передонова становится романом о сознании вообще. Безумие Передонова обособляется в некую безумную, бесовскую Ш “душу мира”, также первичную по отношению к отдельным людям и предметам, как язык первичен по отношению к конкретному человеку носителю языка. “Балладный” лиризм романа Сологуба надсобытиен, психология ссромана сознаниям надындивидуальна, что отвечает космическим масштабам сологубовского солипсизма. Эпические картины и события в романе воспринимаются как символы психологической реальности, а индивидуальные переживания Передонова онтологизируются в мифологическую сущность объективного мира. Доминирование объективного лиризма в символизме вызывает трансформацию традиционного эпического жанра романа. Поэтика галлюцинаций дает зримый, пластичный образ незримого. Объективно-реалистическая в деталях картина мира складывается в фантасмагорию и иллюзию. В символистграни между субъективн “я” и стихией внешнего мира. Эпическая картина мира в романе —только исходный уровень для выстраивания многозначного образа-символа. Смысловая перспектива развертывается в сознании читателя. В структуре образности, данной в тексте, заложена “порождающая модель”, задан принцип, направляющий читательское восприятие по “эйдетическому” пути. Таким принципом можно считать поэтический прием симфоры. В отличие от романтической баллады, символистский роман, начиная с того этапа в своей эволюции, который представлен творчеством Ф.Сологуба, совмещает “чудесное” именно с бытовой, повседневной жизнью русского человека, Мифологизация современности захватывает и автора как часть этой современности. Лиризм символистского романа поэтому имеет отчетливо личностный характер, совпадающий с переживаниями лирического героя в поэзии автора. Например, читая роман “Мелкий бес”, невозможно не вспомнить стихотворение “Чертовы качели”. Жизнь рисуется в нем в духе фантастического гротеска, но предельно “вещественные”, бытовые детали (доска скрипучая, сук тяжелый, канат из конопли, черт “хохочет с хрипом” и “хватается за бока”), обилие просторечий и особенно игра разговорным и мифологическим смыслом оборота ссчерт с тобой”, все это противится романтическому двоемирию. Реальность только одна та, в которое мифологически углубленно. понята она не плоско-эмпирически Пока не перетрется, Крутяся, конопля, Пока не подвернется Ко мне моя земля. Взлечу я выше ели, И лбом о землю трах, Качай же, черт, качели, Все выше, выше... ах! Стихотворение написано в тяжелом для России 1907 году, лиризм его жизненно-правдив и исторически-конкретен. Так и символистский роман, неомифологический в своем эпическом аспекте, психологически-точен в аспекте лирическом. Тождество эпоса и лирики, к которому стремился символистский роман, есть одно из проявлений обшей установки символизма на тождество идеального и материального, обыденного и мистического, индивидуального и р всеобщего, временного и вечного. Многоуровневость содержания, “смысловая вертикаль” в структуре образа, индивидуальное мировосприятие в качестве доминанты явились очень продуктивным принципом поэтики, найденным символистским романом. Этот принцип может взаимодействовать с реалистическом традицией, порождая пограничные с точки зрения метода художественные явления. Так, творчество А.М.Ремизова А.Н.Грачева относит к неореализму [82], З.Г.Минц к символизму [83], В.А.Келдьпи называет его “промежуточным” явлением между реализмом и символизмом [84]. Е.В.Тырышкина сближает метод писателя с символизмом на основании того, что психологическая разработка характеров сменяется у него мифологической мотивацией; его женские образы посвоему преломляют символистский миф о Вечной женственности [85]. Лев Шестов в одном из писем Ремизову порицал слишком реалистический образ генеральши Холмогоровой, который делает “Крестовые сестры” “понятными” публике, воспитанной на социально-критическом пафосе романов XIX века. Для Шестова “Крестовые сестры” произведение не критическое, а общефилософское (“здесь всегда жизнь наряду со смертью”), Sub specie aetemitatis [86]. Е.ГЛундберг также считал, что генеральша “все портит”, и вообще “здесь перегружено бытом, деталями [87] игенеральша” и U есть Крестовых сестрах”, есть и несчаст |