|
Характерно, что все исследователи (за исключением Л.Силард) отмечают почти научную точность, документальность Брюсова в воспроизведении как исторического, так и биографического содержания. Его роман, с одной стороны, сопровождает около 300 примечаний, с ссылками на латинские, немецкие и итальянские источники"142. С другой стороны, за историческими коллизиями угадываются конкретные прототипы: Нина Ивановна Петровская, А. Белый, сам В.Брюсов; за “старым Кельном” “быт Москвы”; “Местность между Кельном и Базелем” расшифровывается одним из участников драмы как “местность между 1 / 1 0 Арбатом и Знаменкой” . Роман “Огненный ангел” в контексте всего творчества писателя может быть рассмотрен как эпическая параллель к лирическому циклу В.Я.Брюсова “Из ада изведенные”, так как в основе его лежит та же жизненная коллизия. “Программа” романа, составленная в 1904-1905 годах, предполагала форму личного повествования. Ряд сюжетных “узлов” повторяет логику расположения стихотворений в цикле. Рупрехт излагает свою биографию до августа 1534 года. Он также достиг зрелого возраста: “Прежде всего, скажу, что я не был юношей, неопытным и склонным к преувеличениям, когда повстречался с темным и тайным в природе, так как переступил уже через грань, разделяющую нашу жизнь на две части” 44. Происходит “роковое свидание” с Ренатой. Затем разворачивается мучительная любовная история, причем для обозначения ряда пунктов “Программы” Брюсов прямо использовал строки из стихотворений: “Я дрожа сжимаю труп”, “Из ада изведенные”. В последней части сюжета “Программа” предполагала пункты “Заклинание дьявола”, “Арест”, “Допрос. Пытка. Приговор суда”, “Тюрьма. Смерть”, повторяющие ситуации стихотворений “В застенке”, “Видение крыльев”, “В трюме”, “В склепе”. Финал трагической истории Ренаты также вызывает ассоциации с “Фаустом” Гете. Героев романа, как и героев цикла, ведет Рок (“Там-то рок и устроил нам вторую засаду...”) 45. В романе отчетливо проводится противопоставление “дневного” и “ночного” состояний души, трактованное Брюсовым Автором “Предисловия к русскому изданию” как противоречие между возрожденческим гуманизмом и старинными 42Воспоминания о серебряном веке. М., 1993. С.49.. 43Белый А. Начало века. М., 1990. С .314,308. 44Брюсов В.Я. Огненный ангел. // Брюсов В. Я. Собр. соч.: в 7тт. Т.4.С .15. 145Там же. С. 38. 79 |
подтекст. З.Г.Минц усматривает за развернутой системой противопоставлений Рупрехта и графа Генриха антитезы “декадентства” и “младосимволизма”. М.Кузмин, А.Белый соотносили исторический и биографический пласты в содержании как маску и подлинное лицо: “безукоризненно удачный опыт выражения авторского “я” в обличье стилизации” [5]: “Огненный ангел” произведение извне историческое (...), изнутри же оккультное. Фабула, так неожиданно, даже механически оборванная, есть рассказ о том, о чем нельзя говорить, не закрываясь историей” [6]. Характерно, что все исследователи (за исключением Л.Силард) отмечают почти научную точность, документальность Брюсова в воспроизведении как исторического, так и биографического содержания. Так, Б.Пуришев считает, что Брюсов обладал “сильно развитым чувством истории”, что XVI век в его изображении не условный фон, а “подлинный немецкий XVI век. За каждой главой романа стоят горы прочитанных автором книг, изученных документов” [7J. А вот мнение одного из современников Брюсова, Н.Валентинова: “В день знакомства с ним я держал в руках только что вышедший перевод книги Эйнена “История и система средневекового миросозерцания”. Брюсов начал говорить о ней, и сразу можно было понять, что о средневековье, его людях, жизни, мыслях, обычаях говорит не дилетант, а человек, основательно знающий предмет... Этот ученый виден и в его романе Огненный ангел”... Брюсов произвел огромную предварительную работу по изучению вопроса. Его роман сопровождает около 300 примечаний, с ссылками на латинские, немецкие и итальянские источники” [8]. С другой стороны, за историческими коллизиями угадываются Нина Ивановна Петровская, А. Белый, сам В.Брюсов; за “старым Кельном99 « быт Москвы”; “Местность между Кельном и Базелем” расшифровывается одним из участников драмы как местность между Арбатом и Знаменкой” [9]. По свидетельству А.Белого, обстание” романа быт старого Кельна, полный суеверий, быт исторический, скрупулезно изученный Брюсовым, точно отчет о бредах Н*, точно диссертация, написанная на тему об ее нервном заболевании” [10]. А.Лавров указывает в примечаниях к мемуарам А.Белого “Начало века”: “Над романом “Огненный ангел” Брюсов работал с лета 1905 до лета 1908 года; в письмах к Петровской (июнь 1905 г.) он называл это произведение “Твой роман” (ГБЛ, Ф.386, карт. 72, ед.хр.12) [11]. “Огненный ангел” назван Рупрехтом (Брюсовым) “правдивой повестью”. Как видим, роман “правдив” в обоих отношениях: и в отношении к Рупрехту, алого ка, зубы ее как белые ягнята, щеки как половинки граната, глаза как два озера. Трогательным контрастом к предшествующему описанию тяжелого великолепия драгоценных металлов, камней и тканей во дворце Соломона видится самодельное ожерелье из красных сухих ягод вокруг ее высокой шеи. “Красота души и тела будут самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире” [36], клянется Соломон перед умирающей Суламифью. В самой страсти и ревности героев Куприна нет ничего мистического, напротив, они психологически достоверны. Даже легендарная царица Савская предстает в повести обыкновенной, даже немного суетной и жалкой женщиной. Итак, используя сюжет из жизни Соломона, строителя Вечного Дома, Великого Мастера Иерусалимской Ложи, Куприн не мифологизирует, а реалистически истолковывает его, утверждая вечность и величие естественного, земного чувства любви. Таким образом, сама тема (мистерия) еще не предопределяет характера * ее трактовки. Если романтизм отвергает земное ради небесного, а реализм мистическое ради земного, то для символизма важно соответствие земного и небесного. 2. Закон антилогии в структуре романа “Огненный ангел”. # Роман “Огненный ангел” может быть рассмотрен как эпическая параллель к лирическому циклу “Из ада изведенные”, так как в основе его лежит та же жизненная коллизия. “Программа” романа, составленная в 1904-1905 годах, предполагала форму личного повествования. Ряд сюжетных “узлов” повторяет логику расположения стихотворений в цикле. Рупрехт, как и лирический герой цикла, излагает свою биографию до августа 1534 года. Он также достиг зрелого возраста: “Прежде всего скажу, что я не был юношей, неопытным и склонным к преувеличениям, когда повстречался с темным и тайным в природе, так как переступил уже через грань, разделяющую нашу жизнь на две части” [20, С.15]. Про исходит “роковое свидание” с Ренатой. Первая встреча состоялась ночью, в “синевато серебряном свете луны” [20, С.26]. Вскоре дается портрет Ренаты, напоминающий своим странным очарованием облик героини из второго стихотворения цикла: “... ноздри у Ренаты были слишком тонкими, а от подбородка к ушам щеки уходили как-то наискось, причем самые уши, в которых поблескивали золотые сережки, были посажены неверно и слишком высоко; ...глаза были прорезаны не совсем прямо, и их ресницы чересчур длин u ны...” [20, С.42]. Затем разворачивается мучительная любовная история, причем для обозначения ряда пунктов “Программы” Брюсов прямо использовал строки из стихотворений: “Я дрожа сжимаю труп”, “Из ада изведенные”. В почасти сюжета “Программа” предполагала пункты (“Заклинание дьявола. Арест”, “Допрос. Пытка. Приговор суда”, “Тюрьма. Смерть”), повторяющие ситуации стихотворений “В застенке”, “Видение крыльев”, “В трюме”, В склепе”. Финал трагической истории Ренаты также вызывает ассоциации с Фаустом” Гете. Героев романа, как и героев цикла, ведет Рок (“Там-то рок и устроил нам вторую засаду...” [20, С.38] и т.п.). Рупрехт, вспоминая первую встречу с Ренатой, полемически отказывается от каузальности здравого смысла: спеша до ночи добраться к месту ночлега, он понукал лошадь, та споткнулась и поранила ногу, и это ничтожное происшествие повело за собой ряд поразительных событий. Дело не в ничтожной причине, а в воле судьбы: “Моя судьба, перенеся меня через океан, задержала в пути ровно нужное число дней и подвела, словно к назначенной ранее мете, к далекому от города и деревень дому, где ждало меня роковое свидание. Какой-нибудь ученый монахдоминиканец увидел бы в этом явный промысел божий; ярый реалист нашел бы повод скорбеть о сложной связи причин и следствий, а я, когда думаю о тысячах и тысячах случайностей, которые были необходимы, чтобы в тот вечер оказался я на пути в Нейсс, в бедной придорожной гостинице, теряю всякое различие между вещами обычными и сверхъестественными, между miracula и natura” [20, С.25]. Рупрехт отдался “прихоти жизненного течения” [20, С.231], он “плыл по минутам вниз, как по быстрому потоку лодка, которой не управляет никто” [20, С.62]. Река судьбы времени выносит его в безбрежный океан мира демонов, в котором мир человеческий лишь малый остров [20, С.100]. Демоны “небесные”, “мировые” и “земные” (огня, воды, воздуха и суши) “постоянно обитают среди людей, незримо вмешиваясь в наши дела, причем, как естественно ожидать, из них демоны огня действуют преимущественно на наш ум, воздуха на наши чувства, воды на наше воображение, земли на4 наше тело и его похоти” [20, С.96], Рупрехт, увлекаемый водной стихией реки, К \ океана, живет под знаком Луны; воображение (сны, галлюцинации) приоткрывает ему таинственный мир демонов. Рупрехт “покорен” Ренате, он “приворожен к ней магической силой” [20, С.49]; у него нет власти противиться чародейству призывов этой жрицы луны: “В это время на небо взошла вчерашняя луна и навела столб своего света на Ренату, и под месячным лучом темнота нашей комнаты задвигалась” [20, С.46]. |