V*. 146 предрассудками средневековья в сознании Рупрехта автора “Правдивой повести” . В “дневном” мире, мире без Ренаты, Рупрехт чувствует себя свободным: “...днем мы были совсем другими людьми...” , он испытывает “такое ощущение, словно из темного погреба вдруг вышел на ясный свет” , слова Ганса Вейера разгоняют туман таинственного и чудесного: “С настоящим удивлением спрашивал я себя, как мог я в течение четверти года не выходить из круга демонов и дьяволов, я, привыкший к ^ 1 4 У т т сс и ясному и отчетливому миру... Но не менее реален для героя и мир ночной мир любви к Ренате. Помимо воли, он подчиняется словам приказам едва знакомой женщины , он “ошеломлен”, он “весь под чарами”151; “душа... в огне и ум... Не в состоянии... говорить” . Историческая стилизация подчеркнуто выступает как в “Предисловии русского издателя” и “Посвящении женщине” на латинском языке (без перевода), так и в “Предисловии” самого автора записок, комментирующего длинное, повествовательное заглавие, как то принято было в старинных повестях. Оригинальность этой конструкции состоит в том, что сначала мы узнаем фабулу, а уже после, при чтении самого романа, следим за всеми перипетиями действия и узнаем, как, при каких обстоятельствах развертывались события, как они связаны и должны разгадываться, чем они обусловлены. В то же время предисловие полно скрытой между строк иронии, поскольку, детально говоря о внешнем, издатель умалчивает об идейном содержании записок, как тогда и было принято. Дальше следует краткое изложение истории вопроса о колдовстве и ведовстве в связи с развитием этой «дисциплины наук» от средневековья до настоящего времени, приводятся списки книг с мудреными латинскими названиями с их краткой -Ч аннотацией (список книг, прочитанных самим Брюсовым), подчеркивается объективизм ученого комментатора и издателя. Предисловие создает иллюзию подлинного, исторического существования рукописи и ее автора. Таково же отчасти функциональное назначение посвящения женщине на латинском языке,— автор не только сообщает о героине, но и выражает 146Там же. С. 8-9. 147Там же. С.49. 148Тамже. С.112. 49Там же. С. 134. 150Там же. С. 36. 15Там же. С.45. ш Там же. С.49. 80 |
отчетливо проводится противопоставление “дневного” и “ночного состоянии души, трактованное ее [ИСЛОВИЯ пскому изданию как противоречие между возрожденческим гуманизмом и старинными предрассудками средневековья в сознании Рупрехта автора Правдивой повести” [20, С.8-9]. В “дневном” мире, мире без Ренаты, Рупрехт чувствует себя свободным: “днем мы были совсем другими людьми” [20, С.49]; он испытывает “такое ощущение, словно из темного погреба вдруг вышел на ясный свет” [20, С.112], слова Ганса Вейера разгоняют туман таинственного и чудесного: ссС настоящим удивлением спрашивал я себя, как мог я в течение четверти года не выходить из круга демонов и дьяволов, я, привыкшии к ясному и отчетливому миру... ” [20, С.134]. Но не менее реален для героя и мир “ночной” мир любви к Ренате. Помимо воли он подчиняется словам приказам едва знакомой женщины [20, С.36], он “ошеломлен”, он “весь под чарами” [20, С.45]; “душа... в огне и ум не в состоянии... говорить” [20, С.49]. Его “убеждение в реальности магических явлений” почерпнуто “из опыта” [20, С.435]. Более того, когда во время магического опыта доктора Фауста в замке графа фон Веллена скептически настроенный рыцарь Роберт схватил сгустившийся из облака тумана призрак Елены и явление исчезло, то в руках Роберта остался шелковый лоскут темно-пурпурового одеяния Елены Греческой [20, С.227]. Итак, Рупрехт герой, переходящий грань, черту, отделяющую мир обыденный от мира магического. Рупрехт герой “пограничной ситуации”, которому ведомы оба мира, и оба для него одинаково реальны. Он пытается вооружиться силами знания, хочет “попытать свои силы в открытой борьбе с духами тьмы” [20, С.87], но дерзкая попытка не остается безнаказанной: столкновение с демонической любовной страстью испепеляет душу Рупрехта, для него навсегда потерян идиллический мир отчего дома, он вынужден, навсегда потеряв Ренату, отправиться за океан, в Мексику, где его самого ожидает смерть. (Отметим, что в древней культуре майя, в мексиканских храмах Брюсов усматривал аналогии с той древней египетской и критской оккультной наукой, которая ожила в мистических учениях средневековья [30, С.364-372]. Перед началом занятий магией Рената предупреждала: “Ты не знаешь, Рупрехт, той области, куда хочешь вступить. Там нет ничего, кроме ужаса, и маги это самые несчастные из людей. Маг живет под постоянной угрозой мучительной смерти, только неусыпной деятельностью и крайним напряжением воли удержи4 . вая яростных духов, готовых каждую минуту растерзать его звериными челюстя |