Проверяемый текст
Барковская Нина Владимировна; Поэтика символистского романа (Диссертация 1996)
[стр. 94]

примечания” составляют не только архитектоническое обрамление для “Правдивой повести”, но и временную раму, переводящую стрелку часов почти на четыре столетия вперед.
Это время интерпретатора, т.е.
автора романа, комментатора и издателя.
Задача его заключается в трансформации произведения эпохи Возрождения с целью адекватного восприятия ее читателем начала XX века.
Таким образом, художественное время упорядочивает темпоральную последовательность событий в “Правдивой повести”, “привязывает” события частной жизни героев к историческим и календарным датам, а также раздвигает Л хроникальный диапазон изображенной действительности за счет внесюжетных лиц и событий, называемых в “предисловии” и “примечаниях”.
Наконец, благодаря этим двум обрамляющим “Повесть” текстам, осуществляется временная связь между событиями начала XVI века и начала XX века, и тем самым органический переход от издательского текста к художественному, от повести XVI века к роману XX века в духе модернистских концепций “синтеза искусств” и “научной поэзии”.
#3.3.
Символистский роман “Огненный ангел”, подчиняющий биографический и исторический материал изображению собственно литературного творчества, оказался наиболее адекватной формой художественного освоения реальной жизни символистской интеллигенции 1900-х годов, пытавшейся найти “сплав жизни и творчества”186.
В
брюсовском “Огненном ангеле” значительно возрастает активность художественной формы.
Она не только выполняет функцию материализации,
объективизации содержания, но сама становится важнейшим компонентом содержания, составляющим как бы более высокий уровень смысла произведения, “надстраивающийся” над сюжетно-конкретным уровнем (история Ренаты и Рупрехта), выводящим за его пределы.
Происходит некоторая эмансипация художественной формы от выражаемого ею содержания.

В романе Брюсова происходит динамизация границ текста.
Они утрачивают четкость,
размываясь в биографический, историколитературный и тому подобный контекст.
Именно на границах текста разыгрывается “спектакль” с участием Автора и Героя.
Брюсов актуализировал самую проблему соотношения Автора и Героя, жизни и литературы, безусловного и условного,
186Ходасевич В.
Некрополь.
С.65.
94
[стр. 126]

произведение, а научный трактат (так оценивали роман Л.Я.
Гуревич, А.Левинсон, П.Коган [20, С.347]).
Поэт упрекает Автора в том, что пьеса недостаточно символична (отчасти эту точку зрения повторит Эллис [20, С.348].
Автор, выражающий позицию самого Брюсова, не противопоставляет символизм реализму: “Кто хочет быть истинным реалистом, конечно, должен заглядывать в самую глубину явлений, а не скользить взглядом по их поверхности” [20, С.126].
Он высказывает свое понимание назначения искусства: “Задача искусства искать и с<настоящие имена для предметов и явлении мира , назвать предмет его настоящим именем значит заколдовать его, приобрести над ним полную власть” [20, С.127].
В этом и заключается “правда” искусства.
Так сошлись “концы с концами” в импульсе к творчеству и в результате литературного труда книге.
Правда самовыражения для Брюсова это правда писателя, литератора, художника слова.
Жизнь реальная жизнь писателя, поэта, издателя.
Магия магия слова, вызывающего “духов” творчества и овладевающего действительностью.
Н.Петровская-Рената, ведьма или святая Муза-вдохновительница (А.Белый утверждал, что Н.Петровская “стала музой поэта Валерия Брюсова” [69]; в этом признавался и сам автор [22, С.619]).
Творчество для Брюсова “не только литература”[70], это и его жизнь поэта, главы московских символистов.
Н.Петровская, “искуснее и решительнее других...
создала “поэму из своей жизни” (В.Ходасевич); она действительно была одержимой словами: “...грустная, нежная, добрая, способная отдаваться словам, которые вокруг нее раздавались, почти до безумия “ (А.Белый [71]).''Символистский роман “Огненный ангел”, подчиняющий биографический и исторический материал изображению собственно литературного творчества, оказался наиболее адекватной формой художественного освоения реальной жизни символистской интеллигенции 1900-х годов, пытавшейся найти “сплав жизни и творчества” (В.Ходасевич).\ / По сравнению с романами Мережковского,чв брюсовском “Огненном ангеле” значительно возрастает активность художественной формы.
Она неч * только выполняет функцию материализации,
объективации содержания, но сама становится важнейшим компонентом содержания, составляющим как бы более высокий уровень смысла произведения, “надстраивающийся” над сюжетно-конкретным уровнем (история Ренаты и Рупрехта), выводящим за его пределы.
Происходит некоторая эмансипация художественной формы от вы\/.
ражаемого ею содержания.

Если воспользоваться терминами М.Бахтина, различающего “внешнее материальное произведение” и “эстетический объект99

[стр.,127]

эстетической изведение”) [72], то можно сказать, что Брюсов акцентирует именно “внешнее материальное произведение”, то есть ему важен именно этот, по выражению Бахтина, “технический аппарат эстетического свершения”.
Структура романов Мережковского, в целом, статична, и автор абсолютно вненаходим по отношению к герою; только исподволь намечается в его произведениях некоторая динамизация структуры, когда отдельные компоненты сдвигаются с неподвижной точки и начинают совершать как бы колебательные движения вокруг структурной оси.
с романе Брюсова происходит динамизация границ текста.
Они утрачивают четкость,
размыкаясь в биографический, историколитературный и т.д.
контекст.
Именно на границах текста разыгрывается “спектакль” с участием Автора и Героя.
Брюсов актуализировал самую проблему соотношения Автора и Героя, жизни и литературы, безусловного и условного,
соединяемых в процессе творчества, творения^ Одним из принципов модерна как способа мышления Ал.Иванов называет принцип “текстуализации сущего”, разрушающий абсолютную изолированность от “события бытия” и завершенность в себе, которую М.Бахтин полагал обязательной для художественного мира произведения.
“Формируясь из столкновения разнонаправленных энергий (“поверхностных” и “глубинных”), произведение не может завершиться в принципе, в своей чистой возможности, ибо оказывается не в состоянии положить свою собственную границу “из себя” [73] такова важная черта модернистских произведении, ориентированных не на отражение объективного мира (мимесис), а на .
V Для понимания символического смысла “Огненного ангела” читателю необходимо знание внетекстового контекста этого произведения.
Незавершенность границ текста явилась, может быть, одной из причин, объясняющих тот факт, что тре* тий, последний, роман Брюсова (“Юпитер поверженный”) остался незаконченным.
Указанная особенность символистского романа составляет черту, отличающую символизм от реализма, тогда как многие другие их признаки не противопоставлялись самими символистами.
По мнению Брюсова, “новое символическое творчество было естественным следствием реалистической школы” [20, С.97].
Стремление “выявить в своем создании тайную сущность вещи” вовсе не исключительная принадлежность символизма.
Существенной чертой символизма, по мнению Брюсова, является субъективизация предмета изображения: и реалистам

[Back]