|
ее статус литературного произведения. Он анализирует повествовательную манеру 9ГП Рупрехта , принципы своего перевода ( При передаче “Повести” на русский язык мы имели в виду, что ее автор уделял значительное внимание художественности рассказа. Поэтому мы не считали нужным воспроизводить мелкие особенности в стиле подлинника, и наш перевод должен быть назван свободным. В конце “Повести” будут приложены необходимейшие объяснения переводчика”204.) Брюсов “издатель” описывает внешний вид “Повести”: “Рукопись представляет собою тетрадь т 4°, в 208 страниц синеватой бумаги... Писана она готическим шрифтом...” и т.д. Переплетена в пергамент, с застежками. Рукопись — не автограф руки автора, но список, сделанный позднее неизвестным лицом, вероятно, католиком. “Предисловие ( издателя”, “Заглавие автора”, “Примечания издателя” очерчивают те границы, которые отделяют, изолируют “Повесть” как текст от живой реальности. В историю Рупрехта Брюсов вложил много личного, интимного, и маски переводчика, издателя, комментатора призваны отделить автора биографического (В.Брюсова) от героя (Рупрехта). В результате литературной игры-мистификации Брюсов снова появляется перед нами в виде актера, играющего роль на этот раз роль Издателя и исследователя-филолога, роль, как известно, также очень близкую человеческой индивидуальности Брюсова (одну из глав в своих мемуарах, посвященную Брюсову, А. Белый так и назвал: “Чудак, педагог, делец”). Некоторые особенности системы выразительных средств в романе п л / г поддерживают установку на текстуализацию сущего” . В причудливые линии сплетается сюжет истории Рупрехта и Ренаты, что побуждает автора “Повести” “почитать жизнь художника, изваянной по определенному и дивно совершенному Г .Л » Й-Г . л г т . .5 5 2 0 7 замыслу “Текстура текста”, если использовать выражение В.Набокова, сплетается из элементов растительного орнамента: изнеможенная Рената — “как слабая веточка, НПО искрученная в водовороте” ; на судилище инквизиции она стоит, “сгибаясь как стебель под ветром”209; она может быть суровой и непреклонной, “словно на стуже 203Там же. С.7. 204Там же. С.342. 205Там же. С.341. Неклюдов С.Ю. К вопросу о связи пространственно-временных отношений с сюжетной структурой в русской былине: Тез. докл. 16-26 авг. 1966 г. Тарту, 1966.Л А П Брюсов В.Я.Огненный ангел. // Брюсов В.Я. Собр. соч.: в 7тт. Т.4. С.214. 208Там же. С.64. Р 209Там же. С.270. 98 |
имеют тайные названия часа и дня недели, времени года, имена демонов, знаки (секторы, круги, пентаграммы). Словами изгоняет архиепископ демона из тела одержимой. Буквально все герои очень чувствительны к слову и остро реаги■» руют на него (“Я был такой речью ошеломлен” [20, С.45]. Софистика любимая игра Мефистофеля [20, С.709], да и Рената “в иные часы могла говорить как хороший схоласт, я ответил, что нахожу ее рассуждения правильными и жду, какое ergo сделает она из своих quia” [20, С.73]. v Еще более подчеркивается речевой, словесный характер повествования Рупрехта и мира, о котором он повествует, тем, что “Правдивая повесть” тературная мистификация. Брюсов имитирует подлинность книги Рупрехта; тщательно стилизует роман “под Германию XVI века”. Стилизация, по мнелич* нию Брюсова, ставит художников выше действительности (сюжета): “...важно изобразят » [/. [20, С.321]: Рупрехт преодолевает “тоску и томление” своей жизни, представляя ее в виде законченного, оформленного произведения, с предисловием и эпилогом, посвящением и финальным “Аминь”, а также словами, подводящими черту под всем произведением: “Конец повести”. Брюсов, выступая в роли издателя и переводчика “Повести”, еще более подчеркивает ее статус литературного произведения. Он анализирует повествовательную манеру Рупрехта [20, C.7J, принципы своего перевода (“При передаче “Повести” на русский язык мы имели в виду, что ее автор уделял значительное внимание художественности рассказа. Поэтому мы не считали нужным воспроизводить мелкие особенности в стиле подлинника, и наш перевод должен быть назван свободным. Б конце [20, [одлинника, и наш перевод должен оыть назван свооодным. а к< Повести” будут приложены необходимейшие объяснения переводчика” C.342].vБрюсов-”издатель” описывает внешний вид “Повести”: “Рукопись представляет собою тетрадь in 4°, в 208 страниц синеватой бумаги... Писана она готическим шрифтом” и так далее [20, С.341]. Переплетена в пергамент, с застежками. Рукопись не автограф руки автора, но список, сделанный позд■ нее неизвестным лицом, вероятно, католиком. “Предисловие издателя”, “Заглавие автора”, “Примечания издателя” очерчивают те границы, которые отделяют, изолируют “Повесть” как текст от живой реальности. В историю Рупрехта Брюсов вложил много личного, интимного, и маски переводчика, издателя, комментатора призваны отделить автора биографического (В.Я.Брюсова) от героя (Рупрехта). В результате литературной игры-мистификации Брюсов снова появляется перед нами в виде актера, играющего роль на этот раз роль издателя и исследователя-филолога, роль, как известно, также очень близкую человеческой индивидуальности Брюсова (одну из глав в своих мемуарах, посвященную Брюсову, А.Белый так и назвал: “Чудак, педагог, делец”). Литературная игра в “презентацию книги” на этом не заканчивается. Если в письме к Л.Н.Вилькиной Брюсов призывал ее смотреть на стихотворения из цикла “Из ада изведенные” “не как на стихи, но как на фотографию моей сегодняшней души” 627] читателю именно как книгу. Первое книжное издание романа, предпринятое издательством “Скорпион” в 1908 году, представляло роман в виде книги большого формата, с гравюрой на обложке. Центральный фрагмент ксилогравюры Антона Вензама изображает панораму Кельна, где над вечно строившимся собором видна косая стрела подъемного крана. Гравюра создана в 1531 году, за несколько лет до событий, описанных в романе (1534-1535). Собор, улицы, набережная, большая река, корабли эти детали гравюры неоднократно “оживут” в романе как обстоятельства жизни и предметы размышлений героев. Готические очертания собора, аллегорические фигуры богов в небе под городом; сочетание черного и красного цветов в шрифтовом оформлении сразу настраивают читателя на восприятие “Повести XVI века, в двух частях”, полной чудесного, мрачного, страстного содержания, так далекого от жизни России времен первой революции. Характерно, что героиня рассказа И.Бунина “Чистый понедельник” (1944), воплощающая как бы душу России, стоящей в 1913 году на последней черте мирной, старой жизни, читает, помиГофмансталя, Шницлера Огненный ангел”, трактуемый Буниным как сугубо “европейский”, нерусский [64]. Опреj деленным образом формируют визуальное, предметное восприятие книги рисунки автора, изображающие этнографически точно костюмы немецкого крестьянина XVI века, дамы, ландскнехта. Некоторые особенности системы выразительных средств в романе поддерживают установку на “текстуализацию сущего” [65]. В причудливые линии сплетается сюжет истории Рупрехта и Ренаты, что побуждает автора “Повести” “почитать жизнь не игралищем слепых стихий, но творением искусного художника, изваянным по определенному и дивно совершенному замыслу” [20, С.214]. “Текстура текста”, если использовать выражение В.Набокова, сплетается из элементов растительного орнамента: изнеможенная Рената “как слабая веточка, искрученная в водовороте” [20, С.64]; на судилище ин |