143 объединение» и «общественная организация» (как разновидности общественного объединения, основанного на членстве). Однако закон не внёс соответствующих уточнений, касающихся особого статуса политических партий как особого вида общественно-политических объединений. Это привело к тому, что к выборам допускались все общественные объединения, заявившие о своём желании участия в них. В итоге возможность участвовать в выборах получали совершенно разнородные организации, ставившие перед собой не столько задачу борьбы за политическую власть, как партии, а, скорее, вхождение в парламент с целью лоббирования узкшрупповых интересов. О своём желании участвовать в выборах заявляли множество организаций с очень широким разнообразием программ, что дало возможность говорить о так называемой «безбрежной многопартийности». Подобное положение не было особенностью России. Поскольку становление политического плюрализма и многопартийности было характерно не только-для тогдашней России, но и для некоторых стран Центральной и Юго-Восточной Европы, одновременно находившимся в транзитивном состоянии, то компаративный, анализ, показывает, что в этих трансформационных процессах в процессе становления многопартийности по ряду показателей имелись общие черты, хотя можно отмстить и некоторые различия. На первой стадии формирования многопартийности в странах Центральнойи Юго-Восточной Европы, в период начальной самоорганизации населения, выглядевшей как спонтанный всплеск общественно-политической активности, это привело, как и в России, к созданию в этих странах по нескольку сотен общественно-политических образований, отражавших самые различные интересы и предпочтения: от идеологических и общественнополитических до культурных, социальных, национальных, профессиональных и т.д. Если закон СССР от 9 октября 1990 г. «Об общественных объединениях» устанавливал нижний барьер для регистрации политических партий в 5 тысяч членов, то в этих странах законодательные акты, регулировавшие процессы образования партий, были, на взгляд диссертанта, более чем либе |
да к новой модели общества, когда в соответствии со статьями 13.1 и !3.3 действующей Конституции разрешается идеологическое и политическое многообразие, появилась своего рода «мода» на политические партии, движения, блоки, в определённом смысле политическая эйфория, получившая выражение в создании множества малочисленных по количеству членов политических партий. Этот эффект был характерен и для шран Центральной и Восточной Европы в конце 80 начале 90-х годов XX столетия, когда у них также происходил трансформационный переход к новой модели общественного развития. Становление политического плюрализма и многопартийности было характерной чертой не только для современной России, но и для стран Центральной и Юго-Восточной Европы, одновременно находившимся в транзитивном состоянии. Компаративный анализ показывает, что н этих трансформационных процессах имелись общие черты и различия, прежде всего по ряду показателей, в процессе становления многопартийности. На первой стадии формирования многопартийности в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, в период начальной самоорганизации населения, выглядевшей как спонтанный всплсск общественно-политической активности, это привело, как и в Российской Федерации, к созданию но нескольку сотен общественно-политических образований, отражавших самые различные интересы и предпочтения: от общественно-политических и идеологических до социальных, профессиональных, культурных, национальных и т.д. Если закон СССР от 9 октября 1990 г. «Об общественных объединениях» устанавливал нижний барьер для регистрации политических партий в 5 тысяч членов, го в этих странах законодательные акгы, регулировавш ие процессы образования партий, были, на наш взгляд, более чем либеральными. Например, в Польше для образования партии было достаточно 15 человек (при населении почти в 38 миллионов), в Болгарии 50 человек (при населении около 9 миллионов), 151 |