Проверяемый текст
Пачков Алексей Александрович. Судопроизводство по преступлениям против государства в послепетровский период XVIII в. (Диссертация 2005)
[стр. 120]

120 лящих была квалификация как бунтовщиков.
В этой связи заметим, что бунт как тяжкое государственное преступление был тесно связан с изменой.
Бунт всегда являлся изменой, а измена включала в себя и бунт.
Конкретно же «бунт» понимался как «возмущение», восстание, вооруженное выступление, мятеж с целью свержения существующей власти государя, сопротивление его войскам, неподчинение верховной власти.
Наказания за бунт следовали самые суровые.
Власти преследовали всякие письменные призывы к бунту, которые содержались в так называемых «прелестных», «возмутительных», «воровских» письмах и воззваниях.
Держать у себя, а также распространять их было делом смертельно опасным.
Как и в случаях с другими государственными преступлениями, собственно «бунт» вооруженное выступление и призывы к бунту в законодательстве той эпохи были одинаково преступны.
Когда в 1708 г.
шведы наступали в Белоруссии и на Украине, Петра I взволновали известия о появлении «возмутительных писем»
воззваний, которые противник напечатал на «славянском языке» и забросил каким-то образом в Россию.
Царь запрещал своим подданным верить тому, что писалось в этих
ЛЛ*1 воззваниях, а также не позволял хранить их у себя .
Запрет «рассеивать» вражеские манифесты включен и в Артикул воинский 1715 г.
Как «бунтовые» расценили в Преображенском приказе в 1700г.
поступки известного проповедника Григория Талицкого.
Во-первых, его обвинили в сочинении «воровских тетрадок», в которых он писал, «будто настало ныне последнее время и антихрист в мир пришел, а антихристом в том своем письме, ругаясь, писал Великого государя».
Во-вторых,
Талицкому ставили в вину раздачу и продажу его же рукописных сочинений с «хульными словами», а также в намерении раздавать народу опубликованные (с помощью печатных досок) «листы».
Как видно, «бунтовыми» признавались призывы терпеть земные муки, бежать от власти якобы пришедшего в лице Петра I антихриста.
Логика в таком обвинении есть.
Формально всякие слова, произнесенные Левиным, есть непризнание власти монарха, неподчинение ему, следовательно, согласно праву того времени, бунт.
Страх самодержавия перед угрозой
буи227 227 ПСЗ-1.
Т.
4.
№2188.
[стр. 56]

56 Ответственность наступала и при непосредственном совершении преступления и подстрекательстве к нему (и через других).
Арт.
137 в отличие от арт.
133—136 четко формулирует сам состав государственного преступления: «Всякий бунт, возмущение или упрямство, без всякой милости имеет быть виселицею наказано ...
В возмущении надлежит винных на месте и в деле самом наказать и умертвить.
А особливо, ежели опасность в медлении есть, дабы чрез то другим страх подать, и оных от таких непристойностей удержать (пока не разширитца) и более б не умножилось».
При этом Артикул устанавливает нс только смертную казнь как наказание, но и непосредственные репрессии без следствия и суда — виновных на месте и в деле самом наказать и умертвить.
Цель — устранение и локализация бунтовщических выступлений.
В арт.
138 вновь речь идет о провокации бунта, возмущения, которая может возникнуть во время ссоры, драки, брани между солдатами.
Наказание (смертная казнь) предусматривается и для главных виновников и для соучастников («вспомогателей»)70.
Бунт как тяжкое государственное преступление был тесно связан с изменой.
Бунт всегда являлся изменой, а измена включала в себя и бунт.
Конкретно же «бунт» понимался как «возмущение», восстание, вооруженное выступление, мятеж с целью свержения существующей власти государя, сопротивление его войскам, неподчинение верховной власти.
Наказания за бунт следовали самые суровые.
Власти преследовали всякие письменные призывы к бунту, которые содержались в так называемых «прелестных», «возмутительных», «воровских» письмах и воззваниях.
Держать у себя, а также распространять их было делом смертельно опасным.
Как и в случаях с другими государственными преступлениями, собственно «бунт» вооруженное выступление и призывы к бунту в законодательстве той эпохи были одинаково преступны.
Когда в 1708г.
шведы наступали в Белоруссии и на Украине, Петра I взволновали известия о появлении «возмутительных писем»
воззва70 Российское законодательство Х-ХХ веков.
В девяти томах.
Т.
4.
Законодательство периода становления абсолютизма.
М.: Юрид.
лит., 1986.
С.
378-379.


[стр.,57]

57 ний, которые противник напечатал на «славянском языке» и забросил какимто образом в Россию.
Царь запрещал своим подданным верить тому, что писалось в этих
воззваниях, а также не позволял хранить их у себя71.
Запрет «рассеивать» вражеские манифесты включен и в Артикул воинский 1715г.
Как «бунтовые» расценили в Преображенском приказе в 1700г.
поступки известного проповедника Григория Талицкого.
Во-первых, его обвинили в сочинении «воровских тетрадок», в которых он писал, «будто настало ныне последнее время и антихрист в мир пришел, а антихристом в том своем письме, ругаясь, писал Великого государя».
Во-вторых,
Тапицкому ставили в вину раздачу и продажу его же рукописных сочинений с «хульными словами», а также в намерении раздавать народу опубликованные (с помощью печатных досок) «листы».
Как видно, «бунтовыми» признавались призывы терпеть земные муки, бежать от власти якобы пришедшего в лице Петра I антихриста.
Логика в таком обвинении есть.
Формально всякие слова, произнесенные Левиным, есть непризнание власти монарха, неподчинение ему, следовательно, согласно праву того времени, бунт.
Страх самодержавия перед угрозой
бунта, с которым оно сталкивалось не раз в течение всего XVII в.
в Москве и в других городах, оставался великим и в XVIII в.
Люди, которые писали Артикулы воинские 1715г., как и авторы Уложения 1649г., хорошо знали, что такое бунт, который мог по одному кличу, брошенному в возбужденную толпу, вспыхнуть мгновенно, как пожар.
Поэтому Артикул воинский так строго предписывал, чтобы военные в случае ссоры, брани, драки никогда не звали на помощь своих товарищей, «чтоб чрез то збор, возмущение, или иной какой непристойный случай произойти мог»72.
В XVIII в.
«бунт» понимался не только как вооруженное выступление или призыв к нему в любой форме, но как всякое, даже пассивное, сопротивление властям, несогласие с их действиями, «упрямство», «самовольство», критика, а подчас просто активность людей в их жалобах.
71 ПСЗ РИ.
Т.
4.
№ 2188.
72 Анисимов Е.
Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в ХУ111 в.
М., 1999.
С.
37.

[Back]