|
121 та, с которым оно сталкивалось не раз в течение всего XVII в. в Москве и в других городах, оставался великим и в XVIII в. Люди, которые писали Артикулы воинские 1715 г., как и авторы Уложения 1649 г., хорошо знали, что такое бунт, который мог по одному кличу, брошенному в возбужденную толпу, вспыхнугь мгновенно, как пожар. Поэтому Артикул воинский так строго предписывал, чтобы военные в случае ссоры, брани, драки никогда не звали на помощь своих товарищей, «чтоб чрез то збор, возмущение, или иной калло ^ кой непристойный случай произойти мог» . В XVIII в. «бунт» понимался не только как вооруженное выступление или призыв к нему в любой форме, но как всякое, даже пассивное, сопротивление властям, несогласие с их действиями, «упрямство», «самовольство», критика, а подчас просто активность людей в их жалобах. В приговоре Радищеву фигурирует ряд статей Артикула воинского. Так, согласно арт. 20 «Кто против его величества особы хулительными словами погрешит, его действо и намерение презирать и непристойным образом о том разсуждать будет, оный имеет живота лишен быть, и отсечением главы казнен». В арт. 127 указано: «Кто какую измену, или сему подобное учинить намеритца, и хотя он сие к действу не произведет, однакоже имеет по состоянию дела и признанию воинскаго суда, таковым же высоким наказанием наказан быть, яко бы за произведенное самое действо». Согласно арт. 135 «Никто б ниже словом, или делом, или писмами, сам собою, или чрез других, к бунту и возмущению, или иное что учинить, притчины не давал, из чего бы мог бунт произойти. Ежели кто против сего поступит, оный но розыску дела, живота лишитца, или па теле наказан будет». В арт. 137 значится: «Всякий бунт, возмущение или упрямство, без всякой милости имеет быть виселицею наказано. Толкование. В возмущении надлежит винных на месте и в деле самом наказать и умертвить. А особливо, ежели опасность в меднении есть, дабы чрез то другим страх подать, и оных от таких непристойностей удержать (пока не разширитца) и более б не умножилось». 228 Анисимов Е. Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в ХУШ в. М., 1999. С. 37. |
49 уложения 1649 г. Вместе с тем последователи Петра 1 не ставили под сомнение основополагающие положения в сфере государственной преступности. Это касается определения сути самодержавной абсолютной власти монарха как объекта политического преступления: «Кто против его величества особы хулительными словами погрешит, его действо и намерение презирать и непристойным образом о том разсуждать будет, оный имеет живота лишен быть, и отсечением главы казнен. Толкование. Ибо его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен. Но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять. И яко же о его величестве самом в оном артикуле помянуто, разумеется тако и о его величества цесарской супруге, и его государства наследии» (арт.20 Артикула воинского). Отметим также, что законодатель (Петр 1) достаточно последователен он указывает как общие нормы в части ответственности за посягательство на императора, так и на отдельные составы. Так, арт. 19 говорит о государственной измене, о вооруженном выступлении против царя, о преступных действиях, направленных лично против монарха: «Есть ли кто подданный войско вооружит или оружие предприимет против его величества, или умышлять будет помянутое величество полонить или убить, или учинит ему какое насилство, тогда имеют тот и все оныя, которыя в том вспомогали, или совет свой подавали, яко оскорбители величества, четвертованы быть, и их пожитки забраны». Здесь различаются главные виновники и соучастники преступления: те, кто помогал, давал совет. Все они наказывались одинаково. Собственно составы политических преступлений и ответственность за их совершение в основном были определены, как отмечалось, в Уложении и в Артикуле. Так, в ст. 1 Главы 2 Уложения предусматривается смертная казнь только лишь за умысел, направленный против жизни и здоровья государя. В дальнейшем, уже в Артикуле воинском, дано четкое определение «голого умысла». Наказание устанавливалось и для тех, чье преступление хо 56 Ответственность наступала и при непосредственном совершении преступления и подстрекательстве к нему (и через других). Арт. 137 в отличие от арт. 133—136 четко формулирует сам состав государственного преступления: «Всякий бунт, возмущение или упрямство, без всякой милости имеет быть виселицею наказано ... В возмущении надлежит винных на месте и в деле самом наказать и умертвить. А особливо, ежели опасность в медлении есть, дабы чрез то другим страх подать, и оных от таких непристойностей удержать (пока не разширитца) и более б не умножилось». При этом Артикул устанавливает нс только смертную казнь как наказание, но и непосредственные репрессии без следствия и суда — виновных на месте и в деле самом наказать и умертвить. Цель — устранение и локализация бунтовщических выступлений. В арт. 138 вновь речь идет о провокации бунта, возмущения, которая может возникнуть во время ссоры, драки, брани между солдатами. Наказание (смертная казнь) предусматривается и для главных виновников и для соучастников («вспомогателей»)70. Бунт как тяжкое государственное преступление был тесно связан с изменой. Бунт всегда являлся изменой, а измена включала в себя и бунт. Конкретно же «бунт» понимался как «возмущение», восстание, вооруженное выступление, мятеж с целью свержения существующей власти государя, сопротивление его войскам, неподчинение верховной власти. Наказания за бунт следовали самые суровые. Власти преследовали всякие письменные призывы к бунту, которые содержались в так называемых «прелестных», «возмутительных», «воровских» письмах и воззваниях. Держать у себя, а также распространять их было делом смертельно опасным. Как и в случаях с другими государственными преступлениями, собственно «бунт» вооруженное выступление и призывы к бунту в законодательстве той эпохи были одинаково преступны. Когда в 1708г. шведы наступали в Белоруссии и на Украине, Петра I взволновали известия о появлении «возмутительных писем» воззва70 Российское законодательство Х-ХХ веков. В девяти томах. Т. 4. Законодательство периода становления абсолютизма. М.: Юрид. лит., 1986. С. 378-379. 57 ний, которые противник напечатал на «славянском языке» и забросил какимто образом в Россию. Царь запрещал своим подданным верить тому, что писалось в этих воззваниях, а также не позволял хранить их у себя71. Запрет «рассеивать» вражеские манифесты включен и в Артикул воинский 1715г. Как «бунтовые» расценили в Преображенском приказе в 1700г. поступки известного проповедника Григория Талицкого. Во-первых, его обвинили в сочинении «воровских тетрадок», в которых он писал, «будто настало ныне последнее время и антихрист в мир пришел, а антихристом в том своем письме, ругаясь, писал Великого государя». Во-вторых, Тапицкому ставили в вину раздачу и продажу его же рукописных сочинений с «хульными словами», а также в намерении раздавать народу опубликованные (с помощью печатных досок) «листы». Как видно, «бунтовыми» признавались призывы терпеть земные муки, бежать от власти якобы пришедшего в лице Петра I антихриста. Логика в таком обвинении есть. Формально всякие слова, произнесенные Левиным, есть непризнание власти монарха, неподчинение ему, следовательно, согласно праву того времени, бунт. Страх самодержавия перед угрозой бунта, с которым оно сталкивалось не раз в течение всего XVII в. в Москве и в других городах, оставался великим и в XVIII в. Люди, которые писали Артикулы воинские 1715г., как и авторы Уложения 1649г., хорошо знали, что такое бунт, который мог по одному кличу, брошенному в возбужденную толпу, вспыхнуть мгновенно, как пожар. Поэтому Артикул воинский так строго предписывал, чтобы военные в случае ссоры, брани, драки никогда не звали на помощь своих товарищей, «чтоб чрез то збор, возмущение, или иной какой непристойный случай произойти мог»72. В XVIII в. «бунт» понимался не только как вооруженное выступление или призыв к нему в любой форме, но как всякое, даже пассивное, сопротивление властям, несогласие с их действиями, «упрямство», «самовольство», критика, а подчас просто активность людей в их жалобах. 71 ПСЗ РИ. Т. 4. № 2188. 72 Анисимов Е. Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в ХУ111 в. М., 1999. С. 37. |