Проверяемый текст
Пачков Алексей Александрович. Судопроизводство по преступлениям против государства в послепетровский период XVIII в. (Диссертация 2005)
[стр. 127]

127 прежде всего на обвиняемом, который должен был доказывать свою невиновность.
Обвинители, не считая «языка» и «изветчика», находились в явно привилегированном положении.
Особенно характерно это проявлялось по делам о государственных преступлениях.
При этом главным обвинителем выступал по сути сам суд, а доносы тех же «языка» и «изветчика» выполняли лишь роль средства розыска.
Некоторое отделение функции обвинения от судебной видно только в деятельности фискала.
При этом влияние истца на розыскной процесс последовательно сокращалось.
Об этом свидетельствует,
в частности, запрет мирового соглашения истца и ответчика по угрозой «пени» и наказания «укрывателю», а сама мировая могла быть расценена как дополнительная улика в пользу обвинения238.
Важное значение придавалось признанию обвиняемого в совершенном преступлении его было достаточным для того, чтобы признать его виновным и реализовать предусмотренные законом санкции.
Кроме того, в уголовном процессе, особенно по «государеву слову и делу» достаточно большую силу имели показания свидетелей, которых в делах маловажных было достаточно для обвинения независимо от признания обвиняемого.
В прочих случаях их вторично допрашивали, давали «очные ставки», пытали, если их показания расходились, или обвиняемый и изветчик выдерживали
пытки239.
Следует, однако, заметить, что, поскольку, как мы отмечали, инакомыслящие были в основном не из низших слоев, то пытки к ним, как правило, не применялись, это касалось, в частности, Новикова и Радищева.
Заслуживает более пристального внимания и Указ от 5 ноября 1723 г.
«О форме суда»240.
Анализ рассматриваемого документа дает основания говорить о том, что в конце 1723 г.
была сделана попытка создать единую форму для состязательного и розыскного процессов, единую структуру судопроизводства.
Главная задача указа не допустить ничего, прямо к разбираемому делу не относящегося, затягивающего рассмотрение, и, тем самым, упростить работу суда.
К этому затем добавилось вполне логично обеспечение участия сторон
238 Чичерин Б.Н.
Областные учреждения России в ХУ 11 в.
М., 1856.
С.
489.
См.
также: ПСЗ-1.

Т.
2.
№ 1289.
239 Голикова Н.Б.
Политические процессы при Петре 1.
М., 1957.
С.
79.

240 ПСЗ-1.
Т.7.№ 4344.
[стр. 22]

22 ким образом, сложилась система формальных доказательств.
Законодатель при этом предусматривает, что «Паче всего надлежит челобитчику жалобы свои исправно доказать, ибо ежели челобитчик оного, о чем он жалобу приносит, доказать не может, то может потом ответчик от суда освобожден быть».
Это очень важный момент истец сам должен доказать вину ответчика.
Таким образом, для гражданско-правовых дел, по-прежнему применялся принцип состязательного процесса.
Вместе с тем наряду с этим принципом законодатель тут же устанавливает противоположный: «Напротив же, должен ответчик невинность свою основательным доказанном, когда потребно будет, оправдать, и учиненное на него доношение правдою опровергнуть».
Как нам представляется, соотношение некоторых выражений и акцентов дает основание утверждать, что первый принцип был безусловно ведущим.
Во-первых, этот принцип сформулирован на первом месте.
Во-вторых, в отношении него законодатель использует такой усиливающий значение способ выражения, как «паче всего».
В-третьих, в отношении второго принципа указывается, что он вводится в действие лишь тогда, «когда потребно будет».
«Краткое изображение процессов или судебных тяжеб» относилось и к гражданскому, и к уголовному процессу, и если в отношении первого формальные доказательства можно считать явлением прогрессивным, то в отношении второго нет.
Дело в том, что в уголовном процессе бремя доказывания однозначно, без вариантов, как при состязательном процессе, лежало прежде всего на обвиняемом, который должен был доказывать свою невиновность.
Обвинители, не считая «языка» и «изветчика», находились в явно привилегированном положении.
Особенно характерно это проявлялось по делам о государственных преступлениях.
При этом главным обвинителем выступал по сути сам суд, а доносы тех же «языка» и «изветчика» выполняли лишь роль средства розыска.
Некоторое отделение функции обвинения от судебной видно только в деятельности фискала.
При этом влияние истца на розыскной процесс последовательно сокращалось.
Об этом свидетельствует,


[стр.,23]

23 в частности, запрет мирового соглашения истца и ответчика по угрозой «пени» и наказания «укрывателю», а сама мировая могла быть расценена как дополнительная улика в пользу обвинения9.
Важное значение придавалось признанию обвиняемого в совершенном преступлении его было достаточным для того, чтобы признать его виновным и реализовать предусмотренные законом санкции.
Кроме того, в уголовном процессе, особенно по «государеву слову и делу» достаточно большую силу имели показания свидетелей, которых в делах маловажных было достаточно для обвинения независимо от признания обвиняемого.
В прочих случаях их вторично допрашивали, давали «очные ставки», пытали, если их показания расходились, или обвиняемый и изветчик выдерживали
пытки10.
Заслуживает более пристального внимания и Указ от $ ноября 1723 г.
«О форме суда»11.
После печатания 12 ноября 1723 г.
указ был разослан по всем ведомствам, в том числе Военную коллегию, Адмиралтейств-коллегию, откуда документ посылался в нижестоящие инстанции12.
Издание этого документа в силу его значимости в историко-правовой литературе оценивается как проведение судебной реформы.
И действительно, «реформаторская» составляющая была значительной.
Так, уже в вводной части законодатель отменял розыск и делал суд ведущей формой процесса («токмо один суд»).
К.Д.
Кавелин по этому поводу писал, что «причины возвращения к прежней форме судопроизводства, задолго до того времени найденной неудобною, с точностью неизвестны»13.
Далее он отмечал, что издание этого акта означает «восстановление нашего древнего суда, формы гражданского судопроизводства, разумеется, видоизмененной сообразно с потребностями времени»14.
В литературе отмечалось, что отмена розыска стала результатом того, что он 9 Чичерин Б.Н.
Областные учреждения России в ХУ 11 в.
М., 1856.
С.
489.
См.
также: ПСЗ.

Собрание первое.
Т.
2.
№ 1289.
10 Голикова Н.Б.
Политические процессы при Петре 1.
М., 1957.
С.
79.
"
ПСЗ-1.
Т.7.
№ 4344.
12 РозснгсПм М.П.
Очерки истории военно-судных учреждений в России до кончины Петра великого.
СПб., 1878.С.182.
13 Кавелин К.Д.
Собр.соч.
СПб., 1897.
Т.
2.
С.
410.
54 Там же.
С.
404.


[стр.,25]

25 разумеется, видоизмененной сообразно потребностям времени»17.
Ф.
Морошкин полагал, что данным указом законодатель вернул и закрепил ту форму суда, которая в практике имела место, несмотря на формальные ограничения18.
Однако была и противоположная точка зрения «суд но форме» это не «суд», не состязательный процесс, а такой же «сыскной», как и розыск, эго «допрос», следственное производство, упрощенное и до крайности регламентированное19 *.
Анализ рассматриваемого документа дает основания говорить о том.
что в конце 1723 г.
была сделана попытка создать единую форму для состязательного и розыскного процессов, единую структуру судопроизводства.
Главная задача указа не допустить ничего, прямо к разбираемому делу не относящегося, затягивающего рассмотрение, и, тем самым, упростить работу суда.
К этому затем добавилось вполне логично обеспечение участия сторон
в производстве.
Однако установленная указом форма не могла заменить собой все действующее процессуальное право, тем более в вопросах, о которых в указе ничего не сказано.
Схема, приведенная в нем, должна была поэтому наполняться конкретным содержанием из судопроизводства и процессуального права.
Следует также согласиться с Ф.М.
Дмитриевым, когда он пишет том, что «указ вообще умалчивает о многих существенных частях процесса: в нем ничего не сказано о судебных доказательствах, об исполнении приговора, — ЛЛ опущены способы взыскания и судебные пошлины» .
Пробелы в процессуальном законодательстве, в определенной мере усугубленные Указом «О форме суда» (поскольку этот акт, внедряя новеллы, не дает четкого ответа на то, как быть с предшествовавшими нормами процесса), стали основанием и для такой точки зрения, согласно которой «доказательства истца и ответчика могут заключаться единственно в судных речах, на основании которых 17 Кавелин К.Д.
Сочинения.
4.1.
М., 1899.
С.
286.
15 Морошкин Ф.
ОБ уложении и последующем его развитии.
М., 1839.
19 Сыромятников Б.И.
Очерк истории суда в древней и новой России (до издания Свода законов) // Судебная реформа.
Т.1.М., 1913.
С.
173.
70 Дмитриев Ф.М.
Сочинения.
Т.
I.
СП., 1899.
С.
542.

[Back]