|
103 Таких примеров тысячи. И это создает специфический психологический климат. Человек, который читает курс лекций в Стэнфорде или другом университете, нс исходит, как большинство наших преподавателей, из того, что ему предстоит здесь читать одну и ту же лекцию через год, через два, и так до гробовой доски. Нет, он исходит из того, что сегодня он читает лекции, а завтра, вполне возможно, будет работать в госдепартаменте либо в Министерстве обороны или энергетики. Потом он будет в бизнесе, а затем, возможно, опять придет в госструктуру, например, в Совет национальной безопасности. И это создает поразительный эффект: государство не видится, не воспринимается американской элитой как нечто, стоящее вовне, чужое, по большей части непонятное и даже враждебное обществу. Государство это структура, которая не отделена от тебя, от твоей личной карьеры. Она открыта. И отсюда следует, что государственные интересы (а не интересы конкретной республиканской или демократической администрации) пропускаются через призму личного опыта и в значительной мере отождествляются с личными интересами. Необходимо признать, что в современных условиях в странах Западной Европы происходит своего рода фрагментирование интересов и возвращение от солидарных интересов к индивидуальной конкуренции, а это, в свою очередь, означает, что выработка инициативы сама становится проблемой. Фактически, чем демократичнее политические и социальные институты, гем сложнее выработать инициативу. Одни и те же демократические процессуальные правила препятствуют образованию олигархий, гарантируют права суверена и препятствуют инициативе. Но без инициативы нет политического развития. Инициатива, впрочем, бессмысленна, если нет возможности реализовать ес и контролировать эту реализацию. Статичному принципу функционирования законодательной, исполнительной и судебной власти должен быть противопоставлен |
наличествующие в качестве экономических, политических, социальных, религиозных структур, являются внешними опорами человека, делающими* возможной мораль и нравственное поведение» . Вообще-то политические институты, в силу своей консервативности, скорее сдерживают, чем Ч вырабатывают инициативу широких масс населения. В подтверждение этому приведем, в частности, следующую•I констатацию: «Нынешнее время — далеко не лучшее для Европейского Союза. Процесс европейской интеграции застопорился, и большая часть институтов ЕС в той или иной степени подвергается нападкам. Возбуждающий облик «Соединенных Штатов Европы», рисовавшийся многим в конце 80-х годов, никак не обнаруживается в Европе на исходе 90х. Складывается атмосфера евроскептицизма»79. Необходимо признать, что в современных условиях, как в странах Европы, так и в России происходит своего рода фрагментирование интересов и возвращение от солидарных интересов к индивидуальной конкуренции, а это, в свою очередь, означает, что выработка инициативы сама становится проблемой. Фактически, чем демократичнее политические и социальные институты, тем сложнее выработать инициативу. Одни и те же I демократические процессуальные правила препятствуют образованию олигархий, гарантируют права суверена и препятствуют инициативе. Но без инициативы нет политического развития. Инициатива, впрочем, бессмысленна, если нет возможности реализовать ее и контролировать эту реализацию. Статичному принципу функционирования законодательной, исполнительной и судебной властей должен быть противопоставлен динамический политический процесс инициативы, реализации и контроля80. 78 Weber W. Spznnungen und krafte im westdeutschen verfassungasystem. В. (West), 1970. S. 44. 79Калдейр г., Гибсон Дж. Демократия и законность в Европейском Союзе: Европейский суд и основы его легитимности // Международный журнал социальных наук, № 19 (ноябрь 1997). С.82. 80Верченов Л.Н. Политическая наука: Национальные школы / Зарубежная политология в XX столетии: Сб. науч. тр./РАН ИНИОН. Центр социальных науч.-информ. исслед. Отд. политологии и правоведения, Ин-т сравнит, политологии, Российская ассоциация политической науки. Отв. ред. вып. Ильин М.В. -М., 2001. С. 48. 54 упомянем. Один из специфичных для США факторов, объясняющих источник их силы (а может быть, и причины некоторых слабостей), — характер отношении между государством и структурами гражданского общества. По большому счету, гражданское общество — это совокупность институтов, которые непосредственно не участвуют в политическом процессе. Они на него воздействуют опосредованно. При этом у нас — и в меньшей степени в Западной Европе — сложилась традиция считать, что гражданское общество противостоит государству. Отсюда, кстати, и некоторая даже сакрализация гражданского общества в последнее время: когда хотят сказать: нам необходимо что-то прекрасное, что всех спасет и всем поможет, то говорят: вот, нам должно помочь гражданское общество. А можно ли сказать, что в США есть какие-то устойчивые элементы противостояния государства и гражданского общества? Нет, в США гражданское общество это интеллектуальный партнер государства и резервная команда государственного управления. Есть один феномен, характерный преимущественно для Соединенных Штатов, который на регулярной основе снимает противоречия между государством и гражданским обществом. Феномен очень простой. Проходят президентские выборы, меняется хозяин Белого дома и сотни, если не тысячи американских госчиновников покидают свои посты. Уходят министры, меняется аппарат администрации, подают в отставку начальники департаментов в министерствах, и на смену им приходят люди из университетов, из неправительственных организаций, из бизнеса, то есть из того самого гражданского общества. Таких примеров тысячи. И это создает специфический психологический климат. Человек, который читает курс лекций в Стэнфорде или другом университете, не исходит как большинство наших преподавателей, из того, что ему предстоит здесь читать одну и ту же лекцию через год, через два, и так до гробовой доски. Нет, он исходит из того, что сегодня он читает лекции, а завтра, вполне возможно, будет работать 103 в госдепартаменте либо в министерстве обороны или энергетики. Потом он будет в бизнесе, а затем, возможно, опять придет в госструктуру, например, в совет национальной безопасности. И это создает поразительный эффект: государство не видится, не воспринимается американской элитой как нечто, стоящее вовне, чужое, по большей части непонятное и даже враждебное обществу. Государство — это структура, которая не отделена от тебя, от твоей личной карьеры. Она открыта. И отсюда следует, что государственные интересы (а не интересы конкретной республиканской или демократической администрации) пропускаются через призму личного опыта и в значительной мере отождествляются с личными интересами. Следует честно признать, что у нас в начале 90—х были стихийные попытки запустить аналогичный процесс регулярного вливания «свежей крови» в государственные структуры и в России. На руководящие посты в стране пришли многие «завлабы». Но эксперимент так и остался экспериментом, устойчивой традиции смены управляющей элиты пока 165 не сложилось . Об особенностях взаимодействий государства с структурами гражданского общества мы поведем речь в следующем параграфе диссертационного исследования. Сейчас же подведем итоги рассмотрения особенностей социоструктурных взаимодействий государства и гражданского общества в современной Европе. Объединение граждан в структуры гражданского общества происходит на основе общих ценностей. Цели НКО во многом определяют и методы их достижения в зависимости от преимуществ, которыми располагает каждая группа интересов. У предпринимателей это деньги, контроль СМИ, у профсоюзов массовость, у интеллигенции или религиозных сообществ — моральный авторитет и т. п. При всех существующих в странах Европы различиях, общей тенденцией во взаимоотношениях европейских государств со структурами 165Кожокин Е. США как интеллектуальный вызов России // Эксперт, 2006, №39(533), 23 октября. 104 |