|
44 говорит о слабости и неэффективности формальных институтов, о их высоких трансакциональных издержках, обеспечении контроля за ними и за их изменениями. В. Меркель и Л. Круассан выделяют три гипотетических сценария, по которым может пойти общество, вступившего на путь неформальной институционизаиии: регресса, т.е. все больше «деформализации»; прогресса, т.е. постепенного вытеснения неформальных практик; стабильности, т.е. самовоспроизводящее равновесие между формальными и неформальными институтами. Последнее ведет к стабильности дефектной демократии. По мнению немецких ученых, именно этот сценарии реализуется сегодня в России . Поведенческие постулаты проектировщиков института (реформаторов и законодателей) и его «пользователей» (чиновников и рядовых граждан) зачастую не совпадают. Это связано с различием взглядов на устройство социума. Причина кроется в том, что часто институты заимствуют, копируют, не задумываясь о том, как они будут функционировать в новой институциональной среде. При этом обычно ссылаются на «мировой опыт», якобы доказывающий эффективность избранной новации, основываясь на формальной логике. Такая логика имеет дедуктивный характер: умозаключения, касающиеся институциональных предписаний, выводятся из предположений о том , как люди будут действовать при н>й или иной системе правил41. Примером вышеизложенного является правовая система России. Противоречия между устанавливаемыми формальными правилами и реальными практиками более или менее успешно преодолеваются в рамках неформальной дискуссии, характерной для «пользователей» института. 40См. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях.// Полис. 2003. Х«2. С.27-28 11 Dryzek J. S. The Informal Logic of Institutional design. ДThe Theory' of Insliluiional Design. Ed. By Robert E. Goodin, Cambridge Univ. Press, 1996. P. 105 |
17 формальных и неформальных институтов, отнюдь не детерминируют их соотношение»74 . Данная презумпция, будучи отнюдь не очевидной, плохо соотносится с выводом самого Гельмана о том, что «’неформальная институционализация’, скорее всего, окажется не временным ‘дефектом’ (в смысле отклонения от ‘правильного’ пути развития), а долгосрочной и принципиальной характеристикой российского политического режима»]75. В.Меркель и А.Круассан выделяют три гипотетических сценария, по которым может пойти развитие общества, вступившего на путь неформальной институционализации: (1) регресса, т.е. все большей «деформализации»; (б) прогресса, т.е. постепенного вытеснения неформальных практик, и (в) стабильности. В последнем случае «переплетение формальных демократических институтов и неформально выросших демократических дефектов переходит в самовоспроизводящееся равновесие, что приводит к стабилизации status quo дефектной демократии. Стабильность сохраняется до тех пор, пока специфические дефекты демократии гарантируют господство властных элит и способствуют удовлетворению интересов поддерживающей систему части населения». По мнению немецких ученых, именно этот сценарий реализуется сегодня в России76. В пользу данного заключения говорят и эмпирические исследования, показывающие, что, даже когда предписания закона более или менее известны, отечественные акторы их замещают или встраивают в привычные неформальные отношения. Возникает парадоксальная ситуация: универсальные нормы (права, морали) усвоены, но лишены практического смысла77. Понять причины такого положения вещей позволяет когнитивный подход, предлагающий действительно глубокое объяснение истоков и механизмов деформализации правил. Когнитивный подход Поведенческие постулаты проектировщиков института (реформаторов или законодателей) и его «пользователей» (чиновников и рядовых граждан) зачастую не совпадают. Это бывает связано с различиями в логике их дискурсов — определенным образом структурированных взглядов на устройство социума. Такие различия отчетливо проявляются в ситуации, когда институт заимствуют, копируют и внедряют, не задумываясь о том, какой смысл будет придан его нормативно-ролевой структуре в иной институциональной среде. Дискурс сторонников подобного заимствования, обычно ссылающихся на «мировой опыт», якобы доказавший эффективность избранной новации, строится на формальной логике. Как отмечает Дж. Драйзек, в основе этой логики лежит представление о некоем универсальном типе личности, а также о наличии четких правил (однозначно определенных, хотя и не всегда выраженных в форме юридических предписаний), которым подчинено взаимодействие между людьми. Такая логика имеет дедуктивный характер: умозаключения, касающиеся институциональных предписаний, выводятся из предположений о том, как люди будут действовать при той или иной системе правил78. Дедуктивный принцип образует ее фундамент и при привлечении эмпирических аргументов. Примером использования подобной логики может 74 Там же. С. 11. 75 Там же. С.22. 76 См. Меркель В, Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях. // Полис. 2002. №2.С.27-28. 77 Патрушев С.В. (ред.) Власть и народ в России: обновление повседневных практик и варианты универсализации институционального порядка. М., 2003.С.49-51. 78 Dryzek J.S. The Informal Logic of Institutional Design. // The Theory of Institutional Design. Ed. by Robert E. Goodin, Cambridge Univ. Press, 1996. З.105. 18 служить современная правовая система России. Как справедливо замечает Э. Панеях, российские «законы были отчасти списаны с чужих образцов, а отчасти созданы специально для того, чтобы сломить органично существовавшие ранее в обществе образцы поведения. В этом контексте представление о законах как о фиксации устойчивого ядра уклада не обязательно соответствует действительности. Разрыв при этом проходит сразу по двум линиям. Российские законы часто не соответствуют, во-первых, нормативным представлениям акторов о справедливости и, во-вторых, привычному и естественному для них способу урегулирования конфликтов»79. Противоречия между устанавливаемыми формальными правилами и реальными практиками более или менее успешно преодолеваются в рамках неформального дискурса, характерного для «пользователей»институтов. Логика этих акторов (чиновников и рядовых граждан), по сути, тождественна «здравому смыслу», допускающему множество проявлений субъективизма и никак не сводимому к «предпочтениям», продиктованным соображениями инструментальной рациональности (целерационального действия). Неформальный подход легко справляется с обилием двусмысленностей, возникающих в процессе взаимодействия между людьми. Методы устранения подобных двусмысленностей, согласно Драйзеку, отличаются гибкостью при критическом отношении к status quo: «мы стремимся обрести новый мир, критикуя старый»80 В качестве иллюстрации данного тезиса можно сослаться на выводы А. Даугавет, проанализировавшей с точки зрения институционального знания неформальные практики региональной элиты Санкт-Петербурга. Исследование показало, что при оценке ситуаций, информации, людей, собственных и чужих действий используются такие «сквозные» категории, как «серьезно — несерьезно» и «свой — не свой». При этом «серьезность» ситуации часто оценивается через «влияние» задействованных в ней фигур, при определении которого учитывается не только властный ресурс конкретного человека, но и его «статус в постоянных и временных неформальных группах… готовность соблюдать неформальные правила и… принимать ту или иную степень риска, нарушая формальные нормы» 81. Что же касается категории «свой», то она тесно связана с понятием доверия. Первоначально основанием для причисления к числу «своих» служил либо позитивный опыт совместной деятельности, либо рекомендация одного из «своих» людей. «Однако со временем перед элитой, почувствовавшей потребность в большей определенности, встала проблема идентификации ‘своих’ за пределами довольно узкого ‘ближнего круга’ общения», и рамки «контрактов» были расширены. Сегодня «для более или менее адекватного прогноза действий потенциального партнера не обязательно запрашивать рекомендацию на него третьего лица из числа ‘своих’, иметь опыт совместной ‘работы’ или знать его лично — ‘своими’ могут считаться те, кто готов войти в уже существующую или формирующуюся под конкретный ‘проект’ группу и соблюдать неписаные и зачастую даже непроговоренные правила и нормы» 82. Иными словами, гибкость при устранении двусмысленностей неформального взаимодействия не исключает его предсказуемости, что придает легитимность и стабильность сложившемуся порядку: «даже при нежелании ‘в это играть’ систему не сломать’, ей ‘не навредить и ее ‘не исправить’». В свою очередь критическое отношение «находит выражение в широком диапазоне определений — от легких и иронических замечаний по поводу ‘несовершенства’ системы до таких эпитетов, как ‘пара79 Панеях Э.Л. Неформальные институты и формальные правила: закон действующий vs закон применяемый. // Политическая наука. 2003, №1. С.37. 80 Dryzek J.S. Op. cit.106. 81 Даугавет А.Б. Неформальные практики российской элиты. Апробация когнитивного подхода. // Полис. 2003, №4. C.34. 82 Там же. С:35. |