|
45 Можно по-разному оценить подобное понимание российских условий, но с ним, так или иначе, сопряжены конкурирующий и замещающий способы взаимодействия формальных и неформальных институтов. Не выдерживая конкуренции с усвоенными навыками неформального взаимодействия, формальные правила подвергаются модификации или даже замещаются более действенными в практическом плане социальными нормами. Расхождения между логиками формального и неформального подходов могут породить институциональные ловушки. И устойчивость и неэффективность социального института обусловлены «разрывом» между реальными практиками и формальными правилами. В итоге «игру по правилам» подменяет «игра с правилами». При этом заинтересованные в такой подмене акторы рискуют попасть в ловушку: оставаясь для них функционально необходимым, скопированный институт при деформации правил обречен на слабость, ибо не в состоянии толком справиться ни с нормативной, ни социализирующей функцией42. Чтобы спроектированный по заимствованной модели институт оказался эффективным, он должен быть функционально необходимым и соответствовать имеющимся реалиям. Оба эти критерия были выведены К. Оффе из двойственности института. По мнению Оффе, связь между институтами и социальными нормами носит не односторонний, а двусторонний характер: «Социальные акторы формируют... и приводят в действие институты, а те, в свою очередь, формируют акторов, способных соблюдать социальные нормы...»43 На неразрывную связь между нормативной и когнитивной функциями института обращает внимание и В. Волков44. Он утверждает, что преданность правилам, традиции нужно понимать двояко, т.е. различать техническую и экзистенциональную самоотдачу. Если техническую самоотдачу можно 42 Offe С. Designing Institutions in Hast European Transition .// The Theory of Institutional Design. Ed. By Robert U. Goodin, Cfmbridgc Univ. Press, 1996. P. 213. 45 Ibid. P. 200 14 Волков B.B. «Следование правилу» как социологическая проблемы.// Социологический журнал, 1998, №3/4 с. 165-167. |
19 доксальность’, дикость’ и ‘ископаемость’», что, впрочем, «не мешает считать ее единственно возможной в российских условиях» 83 . Можно по-разному оценивать подобное понимание российских условий, но с ним так или иначе сопряжены конкурирующий и замещающий способы взаимодействия формальных и неформальных институтов. Сколь бы «дикой» ни казалась акторам сложившаяся практика, у них не возникает стремления отказаться от нее в пользу «цивилизованных» предписаний формальных институтов. Напротив, они готовы пойти на риск и нарушить те из предписаний, которые вступают в противоречие с ней. Не выдерживая конкуренции с усвоенными навыками неформального взаимодействия, формальные правила подвергаются модификации или даже замещаются более действенными в практическом плане социальными нормами. И здесь неизбежно напрашивается вопрос: как же такого рода модификации и замещения, подрывающие эффективность внедряемых формальных институтов, могут способствовать их стабилизации? Чтобы ответить на него, целесообразно вернуться к логике дискурсов проектировщиков и пользователей институтов, которые зачастую по-разному трактуют функциональную необходимость нововведений и их адекватность существующим реалиям. Более или менее глубокие расхождения между логиками формального и неформального дискурсов, структурирующих представления об устройстве социума, создают предпосылки для возникновения институциональных ловушек. И устойчивость, и неэффективность социального института обусловлены «разрывом» между реальными практиками и формальными правилами. Хотя последние не трансформируются в нормы, понимаемые и принимаемые в качестве общепринятых ориентиров для действия, акторы, чтобы суметь нарушить, обойти или как-то иначе приспособить к «своим» целям формальные предписания, вынуждены их осваивать. В итоге «игру по правилам» подменяет «игра с правилами». При этом заинтересованные в такой подмене акторы рискуют попасть в ловушку: оставаясь для них функционально необходимым, скопированный институт при деформализации правил обречен на слабость, ибо не в состоянии толком справиться ни с нормативной, ни социализирующей функцией84. И если данный институт не взаимодействует с неформальными в режиме комплиментарности, но, напротив, конкурирует с ними, то велика вероятность, что цели акторов, которых они пытаются добиться с помощью определенных неформальных институтов, войдут в противоречие с их ожиданиями по поводу результатов, эвентуально достижимых в институтах формальных. Чем это противоречие глубже, тем сильнее разочарование в инновациях и тем хуже скопированные институты выполняют нормативную и социализирующую функции. Чтобы спроектированный по заимствованной модели институт оказался эффективным, он должен быть функционально необходимым и соответствовать имеющимся реалиям. Оба эти критерия были выведены К. Оффе из двойственности института. По мнению Оффе, связь между институтами и социальными нормами носит не односторонний, а двусторонний и цикличный характер: «Социальные акторы формируют… и приводят в действие институты, а 83 Там же. С:37. 84 На тесную взаимосвязь между этими функциями в процессе внедрения заимствованного института указывает К.Оффе. «Даже если бы имитация (скажем, институциональных правил, регулирующих деятельность политических партий…) привела к появлению безупречной копии некоего удачного образца, остается открытым вопрос: а смогут ли новые институты функционировать аналогичным образом и с теми же результатами, как ‘подлинник’, — ведь, в отличие от последнего, они не поддерживаются подобающим ‘духом’ и коллективной памятью о том процессе, благодаря которому этот ‘дух’, или ‘этос’, превратился в совокупность институциональных правил? Конструктивистский подход сталкивается по меньшей мере с одной чреватой опасностями проблемой, странным образом напоминающей известное недоумение, сопряженное с «созданием социалистической личности»… ‘Дух капитализма’ должен утвердиться после того, как институты капитализма уже возникли (к тому же без благотворного содействия укреплявших его трансцендентных мотиваций!)» Offe C. Designing Institutions in East European Transition. // The Theory of Institutional Design. Ed. by Robert E. Goodin, Cambridge Univ. Press, 1996. P. 213. 20 те, в свою очередь, формируют акторов, способных соблюдать социальные нормы. Институты устанавливают как нормативные, так и когнитивные образцы того, что должно считаться нормальным, чего следует ожидать, на что можно положиться, по каким позициям распределены те или иные права и обязанности и что нужно (makes sense) тому сообществу или той социальной сфере, в которых данный институт действует (is valid). Институты выполняют социализирующую функцию, предоставляя эталоны и напоминая, как людям ‘следует’ вести себя по отношению к другим и что они вправе ожидать от них» 85 . На неразрывную связь между нормативной и когнитивной функциями института обращает внимание и В. Волков. Поскольку следование правилам, рассуждает он, подразумевает наличие «фонового знания», «предрасположенности», «навыков», «хабитуса» и т.д., получаемых в процессе обучения, тренировки, дисциплинирования, коррекции, любое правильное (социальное) действие всегда представляет собой и обучающий образец такого действия. Согласно Волкову, преданность правилам, традиции нужно понимать двояко, т.е. различать техническую и экзистенциальную самоотдачу. Если техническую самоотдачу можно интерпретировать как обязательство «играть по правилам», то экзистенциальная есть принятие некого образа жизни, готовность стать и быть кем-либо86. Но принятие определенного образа жизни так или иначе сопряжено с соответствующим стилем мышления: «Социальный институт предполагает экзистенциальную самоотдачу как безусловное принятие реальности всего того, что составляет этот институт, и подчинение правилам, по которым эта реальность конституируется»87. В случае внедрения спроектированного по заимствованной модели института процесс принятия акторами реальности новых правил поведения порождает ряд проблем. Главные из них — это реальность самих правил и надежность способов принуждения к их исполнению. От того, как данные проблемы решены, зависит практическая пригодность вводимых правил. При этом решение первой проблемы во многом обусловлено тем, какими интеллектуальными, моральными и материальными средствами пользуются акторы для того, чтобы обеспечить решение второй. Реальность новых правил определяется их действенностью, т.е. всеобщностью признания и адекватностью применения в рамках различных институтов. Прежде чем вводить понятие «действующие правила» (working rules, rules-in-use), Э.Остром сочла необходимым указать на «таинственность» институтов. С ее точки зрения, институты — это не то, что записано в законах или «моральных кодексах», не то, что люди говорят о них с трибуны или в кулуарах, но то, что реально регулирует социальные взаимодействия. Они «незримы» (invisible), ибо «представляют собой фундаментально разделяемые понятия, которые чаще всего существуют в умах участников в форме имплицитного знания»88. Имплицитный характер такого знания (его легче применить, чем артикулировать) не умаляет практической значимости правил как регулятора взаимодействия при одном принципиально важном условии. Не отдельный индивид, а все члены общности (группы) должны быть осведомлены о том, что данное правило существует и применяется к ним без всяких исключений. Как подчеркивает Дж. Найт, «об универсальности правил можно говорить лишь тогда, когда они обусловливают не только наши собственные действия, но и ожидания по поводу действий тех, с кем мы Ibid. 200. 86 Волков В.В. «Следование правилу» как социологическая проблема. // Социологический журнал, 1998. № 3/4.C.165-167. 87 Там же. С.169/ 88 Ostrom E. Institutional Rational Choice: An Assessment of the Institutional Analysis and Development Framework // Theories of the Policy Process. Ed. by P. Sabatier. Boulder: Westview Press, 1999. P.37. |