Проверяемый текст
АЙВАЗОВА С.Г., ПАНОВ П.В., ПАТРУШЕВ С.В., ХЛОПИН А.Д ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ РОССИИ / "Российская ассоциация политической науки" (РАПН) М., 2005.
[стр. 46]

интерпретировать как обязательство «играть по правилам», то экзистенциальная есть принятие некого образа жизни, готовность стать и быть кем-либо».
После внедрения заимствованных институтов в реальность может возникнуть ряд проблем.
Главные из них это реальность самих правил и надежность способов принуждения
по их исполнению.
От того, как данные проблемы решены, зависит
пригодность вводимых правил.
При этом решение первой проблемы во многом
зависит от того, какими интеллектуальными, моральными и материальными средствами пользуются акторами для того, чтобы обеспечить решение второй.
Реальность новых правил
определяются их действенностью, т.е.
всеобщностью признания и адекватностью применения в рамках различных институтов.

С точки зрения Э.
Остром, институты «незримы», ибо «представляют собой фундаментально разделяемые понятия, которые чаще всего существуют в форме имплицитного знания»15.Не отдельный индивид, а все члены общности (группы) должны быть осведомлены о том, что данное правило существует и применяется к ним без всяких исключений.
Обыденному сознанию россиян свойственно другое, довольно своеобразное понимание того, что такое норма.

«Закон есть предел вот ядро концепта «Закон» в русском
сознании»4546.
Проведенное исследование по данному вопросу между гражданами России и Франции подтвердило вышеизложенное.
Если для французов закон это «правило, которому необходимо следовать» и
«уважать», то русские видят в нем дистанцию, которую требуется сохранить, границу, которую нужно либо нс переходить, либо обходить, проявляя избирательность и осторожность.
Такое понимание закона фактически и лежит в основе той общей логики процесса деформализации,
конструктивные элементы которой выявил В.
Радаев.
В ситуации, когда закон трактуется
нс как ориентир или образец, а 45 Ostrom Е.
Institutional Rational Choice: An Assessment of the Institutional Analysis and Development Framework// Theories ofthe Policy Process.
Ed.
By P.
Sabatier.
Boulder: Westview Press.
1999.
P.37.

46Степанов Ю.С.
Константы: Словарь русской культуры.
Опыт исследования.
М., 1997.

с.
427.
46
[стр. 20]

20 те, в свою очередь, формируют акторов, способных соблюдать социальные нормы.
Институты устанавливают как нормативные, так и когнитивные образцы того, что должно считаться нормальным, чего следует ожидать, на что можно положиться, по каким позициям распределены те или иные права и обязанности и что нужно (makes sense) тому сообществу или той социальной сфере, в которых данный институт действует (is valid).
Институты выполняют социализирующую функцию, предоставляя эталоны и напоминая, как людям ‘следует’ вести себя по отношению к другим и что они вправе ожидать от них» 85 .
На неразрывную связь между нормативной и когнитивной функциями института обращает внимание и В.
Волков.
Поскольку следование правилам, рассуждает он, подразумевает наличие «фонового знания», «предрасположенности», «навыков», «хабитуса» и т.д., получаемых в процессе обучения, тренировки, дисциплинирования, коррекции, любое правильное (социальное) действие всегда представляет собой и обучающий образец такого действия.
Согласно Волкову, преданность правилам, традиции нужно понимать двояко, т.е.
различать техническую и экзистенциальную самоотдачу.
Если техническую самоотдачу можно интерпретировать как обязательство «играть по правилам», то экзистенциальная есть принятие некого образа жизни, готовность стать и быть кем-либо86.
Но принятие определенного образа жизни так или иначе сопряжено с соответствующим стилем мышления: «Социальный институт предполагает экзистенциальную самоотдачу как безусловное принятие реальности всего того, что составляет этот институт, и подчинение правилам, по которым эта реальность конституируется»87.
В случае внедрения спроектированного по заимствованной модели института процесс принятия акторами реальности новых правил поведения порождает ряд проблем.
Главные из них — это реальность самих правил и надежность способов принуждения
к их исполнению.
От того, как данные проблемы решены, зависит
практическая пригодность вводимых правил.
При этом решение первой проблемы во многом
обусловлено тем, какими интеллектуальными, моральными и материальными средствами пользуются акторы для того, чтобы обеспечить решение второй.
Реальность новых правил
определяется их действенностью, т.е.
всеобщностью признания и адекватностью применения в рамках различных институтов.

Прежде чем вводить понятие «действующие правила» (working rules, rules-in-use), Э.Остром сочла необходимым указать на «таинственность» институтов.
С ее точки зрения, институты — это не то, что записано в законах или «моральных кодексах», не то, что люди говорят о них с трибуны или в кулуарах, но то, что реально регулирует социальные взаимодействия.
Они «незримы» (invisible), ибо «представляют собой фундаментально разделяемые понятия, которые чаще всего существуют в умах участников в форме имплицитного знания»88.
Имплицитный характер такого знания (его легче применить, чем артикулировать) не умаляет практической значимости правил как регулятора взаимодействия при одном принципиально важном условии.
Не отдельный индивид, а все члены общности (группы) должны быть осведомлены о том, что данное правило существует и применяется к ним без всяких исключений.
Как подчеркивает Дж.
Найт, «об универсальности правил можно говорить лишь тогда, когда они обусловливают не только наши собственные действия, но и ожидания по поводу действий тех, с кем мы Ibid.
200.
86 Волков В.В.
«Следование правилу» как социологическая проблема.
// Социологический журнал, 1998.
№ 3/4.C.165-167.
87 Там же.
С.169/ 88 Ostrom E.
Institutional Rational Choice: An Assessment of the Institutional Analysis and Development Framework // Theories of the Policy Process.
Ed.
by P.
Sabatier.
Boulder: Westview Press, 1999.
P.37.


[стр.,21]

21 вступаем в контакт… Социально разделяемые правила (институты) позволяют рассчитывать на то, что все члены сообщества будут следовать им в любых ситуациях» 89.
Процесс принятия акторами реальности новых правил поведения зависит прежде всего от общепринятых представлений о норме.
Рассматривая различные правила, Дж.
Найт приходит к выводу, что им трудно найти более точное определение, чем «руководство, ориентир, руководящий принцип (a guide) будущих действий»90.
Обыденному сознанию россиян свойственно другое, довольно своеобразное понимание того, что такое норма.

Оно отличается куда большей абстрактностью, даже неопределенностью, поскольку любое формальное правило воспринимается не столько как ориентир или образец в строгом смысле слова, сколько как некая рамка, грань.
«Закон есть предел — вот ядро концепта «Закон» в русском
сознании»91.
Об устойчивости этого ядра свидетельствует сравнительное исследование образов права в России и во Франции, проведенное Ш.Курильски-Ожвэном и ее соавторами.
Если для французов закон — это «правило, которому необходимо следовать» и
которое надо «уважать», то русские видят в нем дистанцию, которую требуется сохранить, границу, которую нужно либо не переходить, либо обходить, проявляя избирательность и осторожность92.
Восприятие закона как рамки зачастую с нечеткими, изменчивыми контурами придает ему статус особой реальности: оставаться в рамках закона значит уметь манипулировать его нормами93.
В процессе подобного рода манипуляций и происходит деформализация правил.
Такое понимание закона фактически и лежит в основе той общей логики процесса деформализации,
конститутивные элементы которой выявил В.
Радаев.
В ситуации, когда закон трактуется
не как ориентир или образец, а как рамка, предел допустимого действия, формальные правила неизбежно будут вводиться «законодательными и контролирующими органами в таком виде и при таких условиях, которые не предполагают их полного и безусловного выполнения»94.
О том, что задача добиться такого выполнения, скорее всего, и не ставится властями, свидетельствуют и сознательно допускаемые двусмысленности в формулировках, сближающие законы с неписанными или даже непроговоренными нормами, применение которых освоено едва ли не каждым россиянином на интуитивном уровне в процессе неформальных взаимодействий.
Особый акцент на интуиции и жизненном опыте — характерная черта онтологического стиля мышления95.
В России интуитивное, «фоновое» знание издавна противопоставляется рациональному.
Считается, что последнее уступает по глубине жизненному опыту, ибо тот предполагает «освоение человеческим духом полной действительности самого предмета в его живой целостности», тогда как «логическая очевидность затрагивает лишь… внешнюю сторону истины» 96.
С учетом данной презумпции становится понятнее и другой отмеченный Радаевым элемент общей логики деформализации — отсутствие определенности в интерпретации формальных правил.
Официальные органы «почти всегда либо оставляют место для неопреде89 Knight J.
Institutions and Social Conflict.
Cambridge, 1992.
P.70-71.
90 Ibid.
P.3-4..
91 Степанов Ю.С.
Константы: Словарь русской культуры.
Опыт исследования.
М., 1997.

C.427.
92Курильски-Ожвэн Ш., Арутюнян М.Ю., Здравомыслова О.М.
Образы права в России и Франции.
М.
1996.
C.37.
93 См.: Хлопин А.
Закон в социальных представлениях «новых русских» или где проходит грань преступления? // Pro et Contra.
2001.
Т.6.
№3.
С.194-195.
94 Cм.: Радаев В.
Цит.
соч.
С.64.
95 Об онтологическом стиле мышления см.: Хлопин А.
Закон в социальных представлениях «новых русских».
C.200.
96 Франк С.Л.
Русское мировоззрение.
// Русское мировоззрение.
СПб, 1996.
С.166.

[Back]