содержание права, из него, казалось бы, ушло многое, что стимулировало ранее нигилистические установки. Ленин, особенно в работах последних лет, неоднократно подчеркивал необходимость воспитания уважения к законности, преодоления неразвитости правовой культуры. Однако заложенный потенциал не получил должнойреализации. Одна из основных причин в том, что в самой правящей партии, в ее руководящих эшелонах после смерти Ленина не сложилось понимание должной роли права в развитии общественных отношений, и государственном управлении особенно. В значительной мере это было наследием предшествовавшего периода гражданской войны и военного коммунизма, приверженностью к методам последнего, убеждением в том, что все основные проблемы могут и должны решаться политико-административными методами. Формула о диктатуре пролетариата как власти, не связанной и не ограниченной законами, была доступна и воспринималась куда проще, чем более сложное соотношение диктатуры, демократии и права. Имела место и своеобразная идеологическая инверсия, когда отрицательное отношение к буржуазному праву как к средству закрепления капиталистических отношений эксплуатации и неравенства оказалось перенесенным на право как таковое, которое не мыслилось иначе, как буржуазное, а в лучшем случае как нэповское36. Свою роль сыграла и формула об «отмирании права». Эта, очевидно, заслуживающая внимания на высоком теоретическом уровне концепция в тогдашних условиях в сочетании с другими «антиправовыми факторами», а также с иллюзорными представлениями о темпах приближения к коммунистическому обществу выступила как обоснование свертывания правовой формы или же взгляда на нее как на нечто временное и малосущественное: «Ныне еще спрашивают, писал П.И.Стучка. зачем нам 56СтучкаП.И. Двенадцать лет революции государства и права. М.,1984. |
Мы согласны с мнением В.Л.Тумапова: «Болес чем странно выглядит следующее утверждение Л.Гулыгн: «Дефицита правосознания □ России не было, дефицит порождение наших дней». Отнюдь не собираясь приукрашивать «паши дни», рассуждает Л.В.Тумапов, заметим, что юрнднко-ннгилистнчсскнс установки, «дефицит правосознания», столь мешающие сегодня нашему движению к правовой государственности, к сожалению имеют в нашей стране давние исторические, в том числе духовные, истоки» [413, 135-147]. Октябрьская революция создала существенные предпосылки для существенной переориентации отношения общественного сознания к нраву. В их числе первые в истории страны демократические конституции, декларации прав трудящихся и народов, законы, провозгласившие передовые общсствснмо-иолнтнчсскнс и правовые принципы. В начале 2 0 х годов XX века, с переходом к НЭПу, создана также впервые в истории страны развернутая кодифицированная система права. Принципиально изменилось содержание нрава, из него, казалось бы, ушло многое, что стимулировало ранее нигилистические установки. Ленин, особенно в работах последних лет, неоднократно подчеркивал необходимость воспитания уважения к законности, преодоления неразвитости правовой культуры. Однако заложенный потенциал не получил должной реализации. Одна из основных причин в том, что в самой правящей партии, в сс руководящих эшелонах после смерти Ленина ис сложилось понимание должной роли права в развитии общественных отношений, и государственном управлении особенно. В значительной мере это было наследием предшествовавшего периода гражданской войны и военного коммунизма, приверженностью к методам последнего, убеждением в том, что все основные проблемы могут и должны решаться полнтнкоадминнстративнымн методами. Формула о диктатуре пролетариата как власти, не связанной и не ограниченной законами, была доступна и воспринималась куда проще, чем более сложное соотношение диктатуры, демократии и права. Имела место и своеобразная идеологическая инверсия, когда отрицательное отношение к буржуазному праву как к средству закрепления капиталистических отношении эксплуатации и неравенства оказалось перенесенным на право как таковое, которое ею мелслеелось иначе, как буржуазное, а в лучшем случае как пэповское[393, * 433]. Своео роль СЕлграла и формула об «отмирании права». Эта, очевидно, з а с л у ж Е т а ю щ а я внимания на в ы с о к о м т е о р е т и ч е с к о м уровне концепция в тогдаЕпних условиях в сочетаЕНЕЕЕ с другими «аптниравовымп факторами», а также с иллюзоршлми ЕфедстаЕиЮЕПЕями о т е м п а х приближения к коммунистическому обществу выступила как обоснование свертывания правовой формы или же взгляда па псе как па нечто временное и малосущественное: «Ныне еще спраЕИЕЕвают, писал П.И.Стучка, зачем ешм выдумывать и обосновывать еювос советское право, если оно должно впоследствии исчезнуть» [393, 433]. Конечно, высказывания о том, что ещ е в большей стспсееее, чем религия, «отравляющим опиум для народа» (Гойхбарб), или о том, что * «право довольно опасное снадобье» (Рсиснер), звучали в устах юристов несколько экстремистски и довольно успешно развивавшейся в то время юридическом наукой поддержаны не были [104, 5]. Но как отражение господствовавших умонастроении эти формулы весьма симптоматичны. В ходе политической борьбЕл, проходившем в тогдашнем руководстве партии, в дискуссиях на пленумах и съездах, среди многих разногласий отсутствовал вопрос о праве и его pomi в дальнейшем развитии страны. И происходило это потому, что в глазах участиееков, будь то Сталин е; его сторонники или его основные противники, «правовое» не Е1редставлялось существенным, не обладало высоком социальном ► значимостью, а политическая целесообразность имела над «правовым» абсолютным примат. 19 |