|
выдумывать и обосновывать новое советское право, если оно должно впоследствии исчезнуть»37. Конечно, высказывания о том, что право еще в большей степени, чем религия, «отравляющий опиум для народа» (Гойхбарб), или о том, что «право довольно опасное снадобье» (Рейснер), звучали в устах юристов несколько экстремистски и довольно успешно развивавшейся в то время юридической наукой поддержаны не были3*. Но как отражение господствовавших умонастроений эти формулы весьма симптоматичны. В ходе политической борьбы, проходившей в тогдашнем руководстве партии, в дискуссиях на пленумах и съездах, среди многих разногласий отсутствовал вопрос о праве и его роли в дальнейшем развитии страны. И происходило это потому, что в глазах участников, будь то Сталин и его сторонники или его основные противники, «правовое» не представлялось существенным, не обладало высокой социальной значимостью, а политическая целесообразность имела над «правовым» абсолютный примат. Выступая с отчетным докладом XIII съезду партии (1924), Г.Е.Зиновьев обратил внимание на выступление одного из участников ленинградского съезда инженеров. Этот инженер утверждал, что в первую очередь нужны права человека, а интеллигент это человек, который ставит выше всего права человека, считает, что человек высшая ценность государства. Вряд ли кто сегодня усомнится в разумности этих слов. Но у Зиновьева они вызывают сугубо негативную реакцию. Он берет «права 37Там же, с. 433. 38См.: ГойхбарбА.Г. Основы чистого имущественного права. М.-Л.,!925,с.5. |
демократии и права. Имела место и своеобразная идеологическая инверсия, когда отрицательное отношение к буржуазному праву как к средству закрепления капиталистических отношении эксплуатации и неравенства оказалось перенесенным на право как таковое, которое ею мелслеелось иначе, как буржуазное, а в лучшем случае как пэповское[393, * 433]. Своео роль СЕлграла и формула об «отмирании права». Эта, очевидно, з а с л у ж Е т а ю щ а я внимания на в ы с о к о м т е о р е т и ч е с к о м уровне концепция в тогдаЕпних условиях в сочетаЕНЕЕЕ с другими «аптниравовымп факторами», а также с иллюзоршлми ЕфедстаЕиЮЕПЕями о т е м п а х приближения к коммунистическому обществу выступила как обоснование свертывания правовой формы или же взгляда па псе как па нечто временное и малосущественное: «Ныне еще спраЕИЕЕвают, писал П.И.Стучка, зачем ешм выдумывать и обосновывать еювос советское право, если оно должно впоследствии исчезнуть» [393, 433]. Конечно, высказывания о том, что ещ е в большей стспсееее, чем религия, «отравляющим опиум для народа» (Гойхбарб), или о том, что * «право довольно опасное снадобье» (Рсиснер), звучали в устах юристов несколько экстремистски и довольно успешно развивавшейся в то время юридическом наукой поддержаны не были [104, 5]. Но как отражение господствовавших умонастроении эти формулы весьма симптоматичны. В ходе политической борьбЕл, проходившем в тогдашнем руководстве партии, в дискуссиях на пленумах и съездах, среди многих разногласий отсутствовал вопрос о праве и его pomi в дальнейшем развитии страны. И происходило это потому, что в глазах участиееков, будь то Сталин е; его сторонники или его основные противники, «правовое» не Е1редставлялось существенным, не обладало высоком социальном ► значимостью, а политическая целесообразность имела над «правовым» абсолютным примат. 19 Выступая с отчетным докладом XIII съезду партии (1924), Г.Е.Зиновьев обратил внимание на выступление одного из участников ленинградского съезда инженеров. Этот инженер утверждал, что в первую очереди нужны права человека, а интеллигент это человек, который ставит выше всего права человека, считает, что человек высшая ц с е ш о с т ь государства. Вряд ли кто сегодня усомЕштся в разумности этих слов. Но у Зиновьева они вызывают сугубо негативную реакцию. Он берет «права человека» в кавычки, а в позиции инженера видит попытку возрождения меньшевизма и переноса на советскую почву буржуазных порядков[410, 103-104]. Ha X V съезде партии в качестве одного из побочных был затронут вопрос о суде н деятельности органов юстиции. Высказывания в этой сязн весьма показательны. В.П.Затоискпп, посетовав на то, что в суды поступает много дел и вызывается много свидетелей, заключает: «Демократизм судебный развели черт знает какой: тратим па это миллионы» [410, 427]. Другой делегат, Н.М.Янсон, жаловался, что в органах юстиции зашита законности превращается в буквоедство, и утверждал, что профессиональный юридический уклон «не совсем полезен для дела советской юстиции», се надо организовать так, чтобы в пей было побольше людей рабочего происхождения^ 10, 475-476]. В этом месте одн1Е из руководителей КПК, Сольц, бросает реплику: «И поменьше юристов» [410, 476]. Шкнрятов негодовал на то, что суды отказываются судить, если дело пс подходит к букве закона. «Кроме буквы закона должно быть пролетарское революционное чутье при разборе любого дела, а у них иногда закон выше всего» [410, 534]. Еще более показателен грубый разнос, который устроил Л.М.Каганович книге юриста Малпцкого, «осмелившегося» назвать Советское государство «правовым». В глазах Кагановича это рецидив |