|
своей проблематики, иначе говоря, эстетическая деятельность всегда так или иначе стремится к отражению мира живого реального человека. В этом смысле гуманитарную интенцию эстетической культуры можно сформулировать следующим образом: трансформация идеала, как предельно обобщенного социального образца, в образ реального человека в его конкретной историчности [Подр. см.: Овсянников М.Ф. История эстетической мысли. С. 140-150]. Именно в эпоху Возрождения, с её вниманием к человеку, явственнее всего обнаружился разрыв между идеальным образцом человеческого поведения и конкретными формами его воплощения в истории. Как следствие, актуальной стала потребность в иной антропологической концепции, которая включала бы в себя идеал в качестве реального и возможного образца для подражания. Иначе говоря, обозначился приоритет идеального измерения над реально-бытовым, эмпирическим миром. В последующие эпохи историки гуманитарной культуры могли наблюдать постепенную трансформацию антропологического идеала в своеобразный культ абстрактной идеи Человека. Более же существенной для возрожденческого мироощущения оказалась противоположная тенденция, в соответствии с которой нарушение определенной дистанции между эстетическим и социальным мирами, их излишнее сближение привело к постепенному поглощению эстетического начала поверхностным грубо чувственным бытием, дополненным мировоззренческим оптимизмом и узким рационализмом [Подр. см.: Фуко М. Эротика. Ренессанс: буйство плоти (Интимный мир эпохи). С. 29-33]. Приоритет идеи бескорыстного отношения к миру, таким образом, при всех её фактических достоинствах, позднее переродился в культ абстракции, в соответствии с которой социальная роль человека в мире сводилась к роли инструмента своего «идеального», оторванного от жизни, одностороннего интереса. Симптомом таких крайностей явился кризис гуманизма (Тассо, Шекспир, Сервантес, культура Барокко, трактующая уже человека как слабое существо). Возрождение не 31 |
31 Нарушение определенной дистанции между эстетическим и социальным мирами, их излишнее сближение привело, в конечном итоге, к тому, что сама душа эстетического человека подпала под влияние эмпирического бытия, с его приоритетом поверхностного оптимизма и рационализма. Приоритет же идеи, пусть идеи и прекрасной, идеи бескорыстного отношения к миру, при всех её достоинствах, позднее переродился в культ абстракции, идеи, пожелавшей сделать самого человека орудием своего «идеального», оторванного от жизни, одностороннего интереса. Симптомом таких крайностей явился кризис гуманизма (Тассо, Шекспир, Сервантес, культура Барокко, трактующая уже человека как слабое существо). Возрождение нс смогло, таким образом, удержаться на точке зрения, проповедующей идеал «просто приятных бесполезных вещей». Ещё Г. Хоум, кроме абсолютной красоты признавал и наличие красоты относительной, предполагающей отношения между объектами, размышление, понимание; все это и оказывалось «средством к благой цели». Позднее эту идею перенял Кант, учивший о «привходящей красоте». Целесообразность в качестве существенного признака красоты представлял и Вильям Хогарт. В XVIII веке Кондильяк писал, что «польза ... усиливает красоту» [Цит. по: Овсянников М.Ф. С. 131]. Во все времена связь «эстетических вещей» с жизнью делала их утилитарно-приятными и в то же время была очевидной их духовная полезность. Следующие за Возрождением эпохи культивировали духовную полезность в форме идеала идеалов долга. Если в эпоху Возрождения человек хотел быть, по выражению Э. Фуко, «орудием радости», то в классическое время человек постепенно превращался в орудие Долга, да еще и понятого, прежде всего, как долг индивида по отношению к государству. При этом мораль превратилась в морализаторство, эстетическое бескорыстие стало маской Ego, во всем разнообразии деятельности последнего. |