|
искусству по-своему воссоздавать прошлое, творчески интерпретировать настоящее и предлагать варианты будущего. Даже столь разнообразные «прекрасные видимости» в эстетике имеют значение истины и ценности, противостоящих «пустой и негативной наличности». К тому же эстетическая реальность создает ряд идеалов человека. Возможно, что низший из них тип Нарцисса, а высший тип представлен Достоевским в образе кн. Мышкина, прототипом которого был сам Иисус Христос. Итак, эстетическая стихия относится и к сфере духовности, и к сфере духовных начал. У оснований духовных и оснований эстетических много общего, но есть и то, что сильно различает эти две области «идеального освоения действительности». Духовное можно представить как формальный фундамент эстетического начала. Однако оно само, если можно так выразиться, повисает в пустоте. Та негативная, мировая стихия, от которой духовность отталкивается, вовсе не является позитивным се содержанием. Позитивное же познавательное и этическое содержание исходит из чисто произвольных, недоказуемых, личностно выбираемых аксиом. В такой ситуации очень легко под видом «добра» делать «зло», ошибаться и злоупотреблять. Уже основные категории духовности «духовный человек», «личность», «нравственный и мудрый человек», довольно противоречивы и антиномичны. Поскольку нет ничего скучнее, пошлее и утопичнее образа «совершенно положительного человека». Область духовности человеческая душа, заполненная всевозможными противоречиями. Совершенно невозможно рационально обосновать, почему надо быть духовным существом, если эго влечет за собой одни неприятности, трудности, печаль, отчуждение от людей и т.п. Нет нужды доказывать, что духовность усложняет наши отношения с мирозданием и социумом. Заставляет нас страдать, что-то постоянно преодолевать, приносить себя в жертву идеалам и общественным интересам. Вместе с тем не существует и абсолютно истинной и общезначимой этики, что делает выбор личности произвольным, се истины относительными. 62 |
49 фантазия, творящая (а, сотворив, познающая) идеалы. Как раз поэтому духовность искусства требует не раздельности этического, эстетического и когнитивного начал, а их слияния, триединства, которое можно разделить лишь только в абстракции. Именно интересы духовности социализируют эстетическое начало, концентрируют его энергию в искусстве, помогают искусству по-своему воссоздавать прошлое, творчески интерпретировать настоящее и предлагать варианты будущего. Даже столь разнообразные «прекрасные видимости» в эстетике имеют значение истины и ценности, противостоящих «пустой и негативной наличности». К тому же эстетическая реальность создает ряд идеалов человека. Возможно, что низший из них тип Нарцисса, а высший тип представлен Достоевским в образе кн. Мышкина, прототипом которого был сам Иисус Христос. Итак, эстетическая стихия относится и к сфере духовности, и к сфере духовных начал. У оснований духовных и оснований эстетических много общего, но есть и то, что сильно различает эти две области «идеального освоения действительности». Духовное можно представить как формальный фундамент эстетического начала. Однако оно само, если можно так выразиться, повисает в пустоте. Та негативная, мировая стихия, от которой духовность отталкивается, вовсе не является позитивным ее содержанием. Позитивное же познавательное и этическое содержание исходит из чисто произвольных, недоказуемых, личностно выбираемых аксиом. В такой ситуации очень легко под видом «добра» делать «зло», ошибаться и злоупотреблять. Уже основные категории духовности «духовный человек», «личность», «нравственный и мудрый человек», довольно противоречивы и антиномичны. Поскольку нет ничего скучнее, пошлее и утопичнее образа «совершенно положительного человека». Область духовности человеческая душа, заполненная всевозможными противоречиями. Совершенно невозможно рационально обосновать, почему надо быть духовным существом, если это влечет за собой одни неприятности, трудности, печаль, отчуждение от людей и т.п. Нет нужды доказывать, что духовность усложняет наши отношения с мирозданием и социумом. Заставляет нас страдать, что-то постоянно преодолевать, приносить себя в жертву идеалам и общественным интересам. Вместе с тем не существует и абсолютно истинной и общезначимой этики, что делает выбор личности произвольным, ее истины относительными. Гносеология также может быть своеобразной мифологией, набором иллюзий, собранием никогда не реализуемых на практике рекомендаций. В соответствии с этим духовности приходится ориентироваться сразу на все свои начала, как ценностно равноправные, чтобы не попасть под тиранию одного из своих элементов. Нет нужды доказывать, что жизнь, особенно в аспекте обыденности, слишком хаотична, иррациональна, чтобы поддерживать духовность на должной высоте; если духовность и существует, то как раз наперекор жизненной, эмпирической реальности. Люди часто мечтают о чем-то великом, но не могут реализовать себя даже в малом. Такое в эмпирической действительности случается часто и, следовательно, духовность, не опосредованная эстетическим, творческим началом, приводит лишь к неоправданной патетике, к жажде великого без умения его достигать, без умения быть просто обычным «хорошим и разумным» человеком. Духовность, убегая от бессмыслицы жизни, часто в итоге к ней же и возвращается. Более того, духовность сама по себе не может развивать какие-либо идеи, как это делает наивность и фанатичность экстаза. «В пределах истории духа замечает Ст. Цвейг, чуждое учености и выучки неистовство человека непосвящённого может иметь столь же важное значение для развития идей, как и всякая ученость и премудрость» [Цвейг Ст. Врачевание и психика. С. 222]. Так что же делать «духовному человеку» в мире, где «проблемы бродят среди бытия, как слепые стада», «где всякое зло случается на самых лучших основаниях» и «энергия зла черпается из энергии истины», из уверенности обладания ею?! Отвечая на все эти непростые вопросы, П.А. Флоренский в письме к В.А. Кожевникову изъясняется в том плане, что нужно не уничтожать страсти, а пользоваться ими для высшего, дабы они не разрушали, а, наоборот, |