|
Гносеология также может быть своеобразной мифологией, набором иллюзий, собранием никогда не реализуемых на практике рекомендаций. В соответствии с этим духовности приходится ориентироваться сразу на все свои начала, как ценностно равноправные, чтобы не попасть под тиранию одного из своих элементов. Нет нужды доказывать, что жизнь, особенно в аспекте обыденности, слишком хаотична, иррациональна, чтобы поддерживать духовность на должной высоте; если духовность и существует, то как раз наперекор жизненной, эмпирической реальности. Люди часто мечтают о чем-то великом, но не могут реализовать себя даже в малом. Такое в эмпирической действительности случается часто и, следовательно, духовность, не опосредованная эстетическим, творческим началом, приводит лишь к неоправданной патетике, к жажде великого без умения его достигать, без умения быть просто обычным «хорошим и разумным» человеком. Духовность, убегая от бессмыслицы жизни, часто в итоге к ней же и возвращается. Более того, духовность сама но себе не может развивать какиелибо идеи, как это делает наивность и фанатичность экстаза. «В пределах истории духа замечает Ст. Цвейг, чуждое учености и выучки неистовство человека непосвящённого может иметь столь же важное значение для развития идей, как и всякая ученость и премудрость» [Цвейг Ст. Врачевание и психика. С. 222]. Так, в дереве бездуховный человек видит лишь дерево и ничего больше, а в камне «торговец минералами видит только меркантильную стоимость, а не красоту и не своеобразную природу минерала; у него нет минералогического чувства» [См.: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. С. 122]. Для такого человека обитатели ветхих деревянных домов всего лишь некие абстрактные социологические величины. Напротив, одухотворенная личность в объектах внешнего мира, в предметах природы, в творениях искусства прозревает человеческие смыслы. Он мыслит и чувствует как существо, которое ощущает свою 63 |
духовность усложняет наши отношения с мирозданием и социумом. Заставляет нас страдать, что-то постоянно преодолевать, приносить себя в жертву идеалам и общественным интересам. Вместе с тем не существует и абсолютно истинной и общезначимой этики, что делает выбор личности произвольным, ее истины относительными. Гносеология также может быть своеобразной мифологией, набором иллюзий, собранием никогда не реализуемых на практике рекомендаций. В соответствии с этим духовности приходится ориентироваться сразу на все свои начала, как ценностно равноправные, чтобы не попасть под тиранию одного из своих элементов. Нет нужды доказывать, что жизнь, особенно в аспекте обыденности, слишком хаотична, иррациональна, чтобы поддерживать духовность на должной высоте; если духовность и существует, то как раз наперекор жизненной, эмпирической реальности. Люди часто мечтают о чем-то великом, но не могут реализовать себя даже в малом. Такое в эмпирической действительности случается часто и, следовательно, духовность, не опосредованная эстетическим, творческим началом, приводит лишь к неоправданной патетике, к жажде великого без умения его достигать, без умения быть просто обычным «хорошим и разумным» человеком. Духовность, убегая от бессмыслицы жизни, часто в итоге к ней же и возвращается. Более того, духовность сама по себе не может развивать какие-либо идеи, как это делает наивность и фанатичность экстаза. «В пределах истории духа замечает Ст. Цвейг, чуждое учености и выучки неистовство человека непосвящённого может иметь столь же важное значение для развития идей, как и всякая ученость и премудрость» [Цвейг Ст. Врачевание и психика. С. 222]. Так что же делать «духовному человеку» в мире, где «проблемы бродят среди бытия, как слепые стада», «где всякое зло случается на самых лучших основаниях» и «энергия зла черпается из энергии истины», из уверенности обладания ею?! Отвечая на все эти непростые вопросы, П.А. Флоренский в письме к В.А. Кожевникову изъясняется в том плане, что нужно не уничтожать страсти, а пользоваться ими для высшего, дабы они не разрушали, а, наоборот, 51 создавали личность [См.: Переписка Флоренского П.Л. и Кожевникова В.А. С. 100]. Ведь высшее реализует себя прежде всего через низшее. Личность, которой свойственна духовность, предрасположена к освоению культурных смыслов, к внутреннему погружению в социокультурный и исторический контекст. Бездуховная личность, напротив, глуха к миру эмпирических страстей, а также социокультурных смыслов. Она либо смотрит с пренебрежением на эмпирическую реальность, либо не допускает социокультурные смыслы в свой внутренний мир. Для нее существование предмета выступает лишь в качестве внешней данности, бытие предмета ограничивается его объективио-вещнылт характеристиками. Так, в дереве бездуховный человек видит лишь дерево и ничего больше, а в камне «торговец минералами видит только меркантильную стоимость, а не красоту и не своеобразную природу минерала; у него нет минералогического чувства» [См.: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. С. 122]. Для такого человека обитатели ветхих деревянных домов всего лишь некие абстрактные социологические величины. Напротив, одухотворенная личность в объектах внешнего мира, в предметах природы, в творениях искусства прозревает человеческие смыслы. Он мыслит и чувствует как существо, которое ощущает свою кровную, интимную связь с другими людьми, с ближайшим окружением и с человечеством в целом. Бездуховный человек такой способности лишен. Его бытие это бытие отъединенного от человечества социального атома. Можно заметить, что важнейшим основанием духовности выступает человеческий смысл. Духовность имеет опору во внешнем мире, но детерминирована и миром внутренним. Другими словами, любой предмет внешнего мира должен быть включен в сферу интимноличностного бытия человека. В этом, с нашей точки зрения, заключается одна из главных предпосылок реализации духовности. Итак, духовность представляет собой такой тип мироотношения, в котором человек открыт миру, принимает его. Однако последний не есть нечто безлично-абстрактное. Мир представлен в многообразии вещей, символов и |