Проверяемый текст
Государева Ольга Владимировна. Эстетическая культура как экзистенциальная потенция личности (Диссертация 2005)
[стр. 83]

основу его существования направленность его к ничто; ничто вот то, что предшествовало рождению человека, что составляло тайну его невинности, что побудило человека выйти из состояния невинности, переступить границу, отделяющую его от животного, вообще от всякого природною существа» [Гайденко П.П.
Философия Фихте и современность.
С.
265].
Ничего не скажешь верное наблюдение! И все же мы
должны четко различать человеческое (духовное) и природное начала.
Культура, как продукт творческой деятельности, является, по нашему мнению, продолжением природы.
Хотя человек и в состоянии (в отличие от животного) разрывать вечную связь природных сил, его источник движения по направлению к добру или, наоборот, к злу, не является таким уж свободным, чтобы можно было одинаково двигаться по этим двум диаметрально противоположным радиусам.
Человек в этом смысле действительно находится на распутье и не может остаться в состоянии нерешимости.
Вместе с тем эта нерешительность на него давит, так что он не в состоянии преодолеть ее.
Но отсюда вовсе не следует тот
вывод, к которому приходит Шеллинг: «Должно, следовательно, существовать какое-то общее основание беспокойного влечения, искушения к злу, хотя бы оно и существовало лишь для того, чтобы в нем стали живы, т.е.
были им сознаны, оба начала» [Шеллинг Ф.В.Й.
Философские исследования...
С.
39].
Что же касается определенного «беспокойного влечения», то оно действительно существует и пребывает в основаниях сознательной жизни.
Но вопрос о самом основании такого «влечения» все же, на наш взгляд, остается открытым.
Скорее всего, на его роль может претендовать некое чувство идеальной основы личности, которым бывает охвачен культурный человек.
Именно для последнего и характерно духовное беспокойство.

Эстетическое начало, взятое само по себе, не обладает способностью углубить и развить личность, оказать благотворное влияние на ее жизнь и деятельность.
Эгоистическое самозамыкание таков, к сожалению, удел каждого, кто абсолютизирует значение эстетического.
Однако недееспособна
83
[стр. 52]

52 культурных норм: он репрезентирован другими людьми, с которыми человек общается.
Открыться миру это значит понять (— принять) другого человека в его индивидуальной человеческой определенности, т.е.
как цель, как наивысшую ценность, а отнюдь не как средство для реализации каких-то своих интересов.
Именно поэтому духовность и гуманизм неразрывны.
Гуманистическое миропонимание выступает неотъемлемой идейной предпосылкой осмысления духовности.
§ 2.
Эстетическое в структуре практико-духовного освоения мира Эстетическое начало, взятое само по себе, не обладает способностью углубить и развить личность, оказать благотворное влияние на ее жизнь и деятельность.
Эгоистическое самозамыкание таков, к сожалению, удел каждого, кто абсолютизирует значение эстетического.
Однако недееспособна
и сугубо духовная деятельность, деятельность, напрочь лишенная эстетического элемента.
Именно поэтому решение проблемы сосуществования эстетического и духовного в гармоническом синтезе обоих начал, в соединении эстетического начала с началами добра, разума и истины.
В единстве с разумом и облагороженной эмоцией эстетическое начало приобретает силу почти неодолимой мощи и, в свою очередь, оказывает влияние на духовность, гармонизирует её структуры.
Нам представляется, что только анализ культурного опыта человека дает понимание силы и необходимости эстетической культуры для человеческого существа.
И в этом смысле эстетический человек уже не просто «живая недостаточность», как определил индивида X.Ортега-и-Гассет [Ортега-и-Гассет X.
Что такое философия.
С.
89].
Эстетическая личность, становясь созидателем человеческих смыслов, одухотворяет как свою душу, так и мир вокруг себя.
Синтез воображения и «умного сердца» всегда опосредует отношение

[стр.,65]

пессимизма и отчаяния.
В силу этого этическое начало без эстетического не смогло бы сформироваться; животное состояние подавило бы все остальные человеческие потенции: человек сам бы превратился в некое чудовищное существо, и пребывал бы в аду уродливого и предельно обездушенного бытия.
Отсутствие эстетического начала, впрочем как и его приоритет над другими началами, приводит к одному и тому же состоянию чудовищности человеческого сознания.
Как видим, перед нами еще один эстетический парадокс.
Можно предположить, что «метафизический страх» как раз и лежит в основании эстетической культуры как интегратора духовных и экзистенциальных аспектов (элементов) человека и социума.
Осмысливая концепцию такого «страха», развитую в трудах Сёрена Кьеркегора, П.П.
Гайденко обращает внимание, что «метафизический» страх «открывает человеку основу его существования направленность его к ничто; ничто вот то, что предшествовало рождению человека, что составляло тайну его невинности, что побудило человека выйти из состояния невинности, переступить границу, отделяющую его от животного, вообще от всякого природного существа» [Гайденко П.П.
Философия Фихте и современность.
С.
265].
Ничего не скажешь верное наблюдение! И все же мы
не должны четко различать человеческое (духовное) и природное начала.
Культура, как продукт творческой деятельности, является, по нашему мнению, продолжением природы.
Хотя человек и в состоянии (в отличие от животного) разрывать вечную связь природных сил, его источник движения по направлению к добру или, наоборот, к злу, не является таким уж свободным, чтобы можно было одинаково двигаться по этим двум диаметрально противоположным радиусам.
Человек в этом смысле действительно находится на распутье и не может остаться в состоянии нерешимости.
Вместе с тем эта нерешительность на него давит, так что он не в состоянии преодолеть ее.
Но отсюда вовсе не следует то
г вывод, к которому приходит Шеллинг: «Должно, следовательно, существовать какое-то общее основание беспокойного влечения, искушения к злу, хотя бы 65

[стр.,66]

66 оно и существовало лишь для того, чтобы в нем стали живы, т.е.
были им сознаны, оба начала» [Шеллинг Ф.В.Й.
Философские исследования...
С.
39].
Что же касается определенного «беспокойного влечения», то оно действительно существует и пребывает в основаниях сознательной жизни.
Но вопрос о самом основании такого «влечения» все же, на наш взгляд, остается открытым.
Скорее всего, на его роль может претендовать некое чувство идеальной основы личности, которым бывает охвачен культурный человек.
Именно для последнего и характерно духовное беспокойство.

Следующий парадокс эстетизации действительности заключен в самой природе «прекрасного мгновения», которое столь же стабильно, сколько и лишено стабильности, чья жизнеспособность определена и гарантируется самой его нежизнеспособностью.
Подчеркнем, что долговременное «прекрасное мгновение» не было бы прекрасным, стало бы монотонным и скучным, выявило бы во времени и со временем все свои недостатки и противоречия, перестало бы соответствовать ситуации, запросам и настроению субъекта.
Оно прекрасно именно как приятное и высокое мгновение, довольно призрачное и идеальное для грубого эмпирического мира, но, наперекор всему, подобно маленькому чуду, расцветшему в чуждой ему стихии.
Недолговечность, таким образом, оказывается первым условием «прекрасного мгновения», но оно же влечет и возможность повторений, вариаций «прекрасных мгновений» в мире, что и выражает стабильность данного эстетического явления в целом.
К тому же это приводит к ситуации, когда стремление человека к прекрасному имеет несравненно большую цену, чем обладание прекрасным.
Эстетизм, на наш взгляд, в определенном смысле чужд материальному миру, но в то же время имманентен ему, так сказать «впаян» в мир, поскольку этот последний составляет условие любого воплощения эстетического начала в действительность.
Эстетическое начало не только придает материальному, эмпирическому миру дополнительный смысл, новое измерение, превращая его в мир культуры, но и обретает через него свой собственный смысл, ценность и действенность.

[Back]